О трагическом чувстве жизни

Но даже в том случае, если бы труд был нашим наказанием, мы должны были бы сделать из него, из самого наказания наше утешение и спасение, обнять и нести свой крест, и для каждого из нас нет ничего лучше, чем крест труда, крест его личного мирского призвания. Ибо Христос говорит нам не «возьми Мой крест и иди за Мной», а «возьми свой крест и иди за Мной»; каждый несет свой крест, ибо крест Спасителя несет только Он. Поэтому подражание Христу состоит не в монашеском идеале, который превозносится в книге под названием Кемпис и является идеалом, приемлемым лишь для очень ограниченного числа личностей, а потому антихристианским, подражание Богу означает, что каждый берет свой крест, крест своего личного мирского призвания, подобно тому как Христос взял свой крест, тоже крест своего мирского и вместе с тем религиозного призвания, обнимает и несет его, обратив взоры к Богу и стремясь, делая свое дело, сотворить истинную молитву. Можно чинить башмаки и тем самым заслужить рай, если стремиться к тому, чтобы стать совершенным сапожником, как совершен Отец наш Небесный.

Фурье, этот сновидец и социалист, мечтал сделать труд в своих фаланстерах привлекательным посредством свободного выбора профессий и другими подобными способами. Нет ничего привлекательнее свободы. Откуда берется радость игры, то есть радость труда, если не от свободного подчинения человека свободе Природы, то есть случайности? И давайте не будем запутывать дело, проводя сравнение между трудом и спортом.

И чувство, благодаря которому мы делаем себя незаменимыми, незаслуживающими смерти, стараясь, чтобы наше небытие, если оно нам уготовано, было незаслуженным, должно не только заставить нас возвыситься до религиозного исполнения своих обязанностей с любовью к Богу и жаждой вечности, но еще и сделать наш труд страстным, трагическим, если угодно. Оно должно побуждать нас прилагать свои усилия к тому, чтобы запечатлеть в душах других людей свой образ, увековечить себя в них и в их детях, завоевать их сердца, оставить на всем свою нетленную эмблему. Самая плодотворная мораль это мораль взаимного завоевания.

Прежде всего, это заставляет нас переводить в утвердительную форму те заповеди, которые в отрицательной форме передает нам Ветхий Закон. И там, где сказано: «не лги! ", надо понимать: «говори правду всегда, к месту и не к месту! ", даже если каждый из нас должен всякий раз вопреки всем остальным доказывать, что она говорится к месту. И там, где сказано: «не убий! ", понимать: «подари жизнь и взрасти ее». И там, где было сказано: «не укради!», понимать так: «приумножай народное богатство!». И там, где сказано: «не прелюбодействуй!», понимать под этим: «подари земле своей и небесам здоровых, сильных и добрых детей!». И точно так же все прочее.

Кто не потеряет жизнь свою, не обретет ее. Поэтому отдавай себя другим людям, но сперва, для того, чтобы отдать им себя, завоевывай их сердца. Ибо невозможно завоевать и не быть завоеванным. Каждый питается плотью того, кем поглощен. Чтобы завоевать сердце ближнего, нужно познать и полюбить его. Попытаться навязать ему свои идеи - значит воспринять его идеи. Любить ближнего это значит желать, чтобы он был таким же, как я, чтобы он был еще одним я, иначе говоря, любовь к ближнему есть желание моего я быть им; любить ближнего это значит желать уничтожить границу между моим ближним и моим собственным я, это значит желать уничтожить зло разделения. Мое стремление навязать себя другому человеку, так чтобы мое я могло жить в нем и быть им, чтобы сделать его своим - а сделать его своим это все равно, что принадлежать ему, - вот, что придает религиозный смысл человеческой общности, человеческой солидарности.

Чувство солидарности исходит из меня самого; так как я есмь общество, я нуждаюсь в том, чтобы мной завладело человеческое общество; так как я есмь социальный продукт, я должен социализировать свое л, и от себя я перехожу к Богу, то есть к проекции моего я на Все, а от Бога - к каждому из моих ближних.

На первый взгляд, инквизитор должен вызывать у меня неприязнь и я должен отдать предпочтение торговцу, который хочет продать мне свои товары; но если я получше поразмыслю над этим, то увижу, что инквизитор, когда он находится в добром расположении духа, относится ко мне как к человеку, как к цели в себе, ведь если он меня донимает, то только из милосердия, из желания спасти мою душу, тогда как торговец рассматривает меня только лишь как клиента, как средство, и его снисходительность и толерантность это, в сущности, не что иное, как полнейшее равнодушие к моей судьбе. В инквизиторе гуманности гораздо больше.