О трагическом чувстве жизни

Остается еще одно знаменитое доказательство, доказательство от всеобщего признания, единодушного согласия всех народов в вере в Бога. Но это доказательство не является, строго говоря, рациональным, и к тому же доказывает оно существование не рационального Бога, объясняющего Вселенную, а Бога сердечного, побуждающего нас жить. Мы могли бы назвать Его рациональным только в том случае, если бы мы верили, что разум пользуется более или менее единодушным признанием, принят всеобщим голосованием народов, в случае, если бы разум превратился для нас в vox populi, который, как говорится, vox Dei{185}.

В это верил трагический и страстный Ламенне{186}, который сказал, что жизнь и истина это одно и то же - дай-то Бог! - и провозгласил единый, универсальный разум, вечный и священный (Essai sur l'indifference, IV part., chap. XIII). Он прокомментировал изречение Лактанция «надо верить либо всем, либо никому»

- aut omnibus credendum est aut nermni, - и высказывание Гераклита о том, что всякое индивидуальное мнение ложно, и тезис Аристотеля о том, что самое надежное доказательство это согласие всех людей, а главное - слова Плиния (в Paneg. Trajard LXII) о том, что ни один не обманет всех, ни все - одного, nemo omnes, neminem, omnes fefellerunt. Дай-то Бог! И закончил изречением Цицерона (De natura deorum, Ub. Ill, cap. И), согласно которому следует верить нашим старшим, даже если у нас нет на то разумных оснований, maioribus autem nostris, etiam nulla ratione reddita credere.

Да, предположим, что мнение древних о том, что божественное пронизывает всю Природу, универсально и неизменно и что такова отеческая догма, πάτριοζ δοξςξα, по выражению Аристотеля (Метафизика, кн. VII, гл. VII); это доказывало бы лишь то, что существует некий мотив, который ведет народы и людей - будь то всех, почти всех или многих - к вере в Бога. Но, может быть, это иллюзии и заблуждения, коренящиеся в самой человеческой природе? Не начинают ли все народы с того, что верят, будто Солнце вращается вокруг них? И разве не естественно, что все мы склонны верить в то, что отвечает нашему желанию? Вслед за У.Германом (см.: Christlicbe systematische Dogmatik, том Systematische christliche Religion, из собрания Die Kultur der Gegenwart, P.Hinneberg) мы говорим: «Если Бог существует, то разве возможно, чтобы Он так или иначе не дал нам знать об этом, неужели Он не хочет, чтобы мы нашли Его.» ?

Конечно, это желание благочестиво, но оно не разумно в прямом смысле этого слова, точно так же как мы не стали бы приписывать разуму изречение: «Если ищешь Меня, то находишь», принадлежащее Августину, верившему в то, что именно сам Бог и заставляет нас искать Его{187}.

Этот знаменитый аргумент предполагаемого единодушного признания народов, который с верным инстинктом использовали древние, является, в сущности и переходя от коллективности к индивиду, не чем иным, как так называемым моральным доказательством, которое применил Кант в своей Критике практического разума. Оно выводится из нашего сознания - или вернее из нашего чувства - божественного и является не рациональным в строгом и точном значении этого слова, а витальным, а потому может быть отнесено не к Богу логическому, не к ens summum, простейшему и абстрактнейшему Бытию, не к неподвижному и бесстрастному перводвигателю, не к Богу Разуму, наконец, который не страдает и не желает, но только к Богу биотическому, к существу сложнейшему и конкретнейшему, к Богу страстному, который страдает и желает в нас и вместе с нами, к Отцу Христа, прийти к которому возможно только через Человека, только через Сына Его (см. Иоанн XIV, 6), к Богу, откровение которого является историческим, или, если хотите, анекдотическим, но не философским и не категорическим.