О трагическом чувстве жизни

Как я уже сказал, любовь женщины, по природе своей всегда сострадательная, является прежде всего материнской любовью. Женщина отдается возлюбленному потому, что чувствует, как он страдает от любви. Изабелла, испытывала сострадание к Лоренцо, Джульетта - к Ромео, Франческа - к Паоло. Женщина как будто говорит «Так и быть, бедняжка, только не надо так мучиться из-за меня! ". И потому ее любовь нежней и чище, чем любовь мужчины, она и сильней, и долговечней.

Итак, сострадание это сущность духовной человеческой любви, любви, осознанной, любви, не являющейся чисто животной страстью, любви разумной личности, наконец. Любовь сострадательна, и чем больше сострадания, тем больше любви. Перефразируя nihil volitum quin praecognitum{165}, я вам сказал, что nihil cognitum quin praevolitum, мы не знаем ничего, чего бы прежде так или иначе не желали, а теперь я бы добавил к этому, что невозможно знать то, чего мы прежде не любили, к чему не испытывали сострадания.

Когда в тебе растет и разгорается любовь, эта страстная жажда чего-то такого, что находится вне и вместе с тем внутри тебя, она выплескивается на все вокруг, и ты чувствуешь сострадание ко всему. А по мере того, как ты углубляешься в себя и добираешься до самой сути своего существования, ты открываешь свою собственную ничтожность, обнаруживая, что ты не есть все то, чем ты не являешься, что ты не есть все то, чем хотел бы быть, что в конце концов ты - нуль и больше ничего. И, прикоснувшись к своей собственной ничтожности, не ощутив в себе никакой прочной основы, не достигнув ни своей собственной бесконечности, ни тем более своей собственной вечности, ты всем сердцем чувствуешь к себе сострадание и возгораешься болезненной любовью к самому себе, убивая то, что собственно и зовется любовью; это не более, чем род чувственного наслаждения самим собою, что-то вроде плотского удовольствия, которое твоя душа испытывает от себя самой.

Духовная любовь к самому себе, сострадание к самому себе, пожалуй, можно было бы назвать эгоизмом; однако, это нечто совершенно противоположное заурядному эгоизму. Ведь от этой любви, или сострадания, к самому себе, от этой полной безнадежности - ибо как до твоего рождения тебя не было, так и после смерти тебя не будет, - ты переходишь к состраданию, то есть к любви, ко всем своим собратьям по призрачности, несчастным теням, которые бредут из небытия в небытие, к этим искрам сознания, вспыхивающим на миг в бесконечном и вечном мраке. А от сострадания к другим людям, к своим ближним, через сострадание к самым близким из них, к тем, кто живет рядом с тобою, ты переходишь к состраданию ко всему живому и даже к тому, что, может быть, не живет, но существует. Та далекая звезда, что сияет там, высоко в небе, превратится в пепел, как только день погасит ночь, и перестанет сиять и существовать, а подобно ей перестанет существовать и все звездное небо. Бедняга!

И если нам больно сознавать, что однажды мы должны будем прекратить свое существование, то, может быть, еще мучительнее было бы нам быть всегда все одним и тем же и более ничем, не в силах быть в то же самое время и другим, не в силах быть в то же самое время и всеми другими, не в силах быть всем.

Если ты созерцаешь вселенную, самое близкое и самое глубокое, что ты можешь в ней узреть, заключается в тебе самом; если ты чувствуешь, а уже не только созерцаешь, все сущее в своем сознании, где все оставляет свой болезненный след, ты достигнешь самого дна отвращения к существованию, омута суеты сует. Только так можешь ты почувствовать сострадание ко всему сущему, только так достигнешь ты вселенской любви.

Чтобы любить все, чтобы чувствовать сострадание ко всему - и человеческому, и нечеловеческому, и живому, и неживому, - ты должен чувствовать все изнутри себя самого, ты должен все персонализировать. Ибо любовь персонализирует все, что любит, все, чему сострадает. Мы испытываем сострадание, то есть любовь, лишь к тому, что нам подобно, и чем значительней это подобие, тем сильней наша любовь; так что наше сострадание, а с ним и наша любовь к вещам возрастает по мере того, как мы находим в них сходство с нами. Или вернее сама любовь, которая по природе своей предрасположена к росту, открывает нам это сходство. Если я почувствовал сострадание и любовь к бедной звезде, которая однажды должна будет угаснуть в небе, то только потому, что любовь, сострадание, заставляет меня угадывать в ней какое-то более или менее смутное сознание, принуждающее ее страдать от того, что она - всего лишь звезда, и когда-нибудь должна будет погаснуть. Таким образом, всякое сознание есть сознание смерти и боли.

Сознание, conscientia, есть соучаствующее познание, сочувствие, а со-чувствовать это значит со-страдать.