О тревогах не предупреждают

— За посадку, — ответил майор уже у входа в свое купе. — На одном колесе. Во время бури… Какой? Все той же — песчаной… Ну, пойду собирать чемодан.

Сергей в задумчивости вернулся к Виктору. Тот только что проснулся и с любопытством смотрел в окно.

— Это же надо! — радовался Виктор. — Ты где пропадал? Гляди, какой край! Что небо, что земля — миллион на миллион, — в заспанных его глазах разгоралось восхищение. — Край великого спокойствия!

— Здесь бури бывают, — заметил Сергей, вспомнив рассказ майора.

— Будет буря: мы поспорим и помужествуем с ней!

— Дурак. Она же песчаная.

«Блажен ты, Виктор, — подумал Сергей, застегивая чемодан. — И потому, может быть, счастлив, что не было у тебя «граждан провожающих».

* * *

Тренажи, полеты, тренажи… тренажи, полеты, тренажи… до чего же здесь длинные дни!

Сергей шагал к стоянке своего самолета. Шагал медленно, нехотя. И так же нехотя, медленно всплывали в памяти воспоминания минувших дней.

Так уж получилось, но Виктора рядом нет. Он летает в другой эскадрилье. И говорят, хорошо он летает, лейтенант Ясиновский. Сергей уже давно не виделся с ним. Иногда, правда, встречались в летной столовой или на почте. Перебросятся несколькими словами — и все. Нет, Сергей не избегал встречи с ним, но все же…

Но все же, если честно, избегал. Дважды, когда Виктор вечерами забегал в его комнату в офицерском общежитии, Сергей притворялся спящим.

И еще — на почте… На почте Виктор сам не подошел к нему. Лишь кивнул издалека, словно бы спешил. Уж лучше бы сделал вид, что не заметил.

Сергей мысленно выругал себя. Сколько же можно ходить на эту почту с неистребимой надеждой и ждать, ждать, ждать… Сергей искренне ненавидел себя вот таким — торопливо шагающим к почте. И ненавидел всех встречных, словно они заранее знали, что писем ему нет, нет, нет…

Стоянка самолетов все ближе. Пора бы и прибавить шаг. Однако нет ни сил, ни желания. Да и как идти быстрее, если на психику давит жара? Сколько там сказали по радио? Сорок два градуса в тени. А где ее найдешь, эту тень, на поле аэродрома? Разве что под светофильтром гермошлема? Хоть какая-то отдушина…

Эх, служба! Каковы ее параметры? Позади нудный разговор с комэском, впереди — длинный час тренажа с арматурой. Как надоело в опостылевшей кабине самолета: под тобой — раскаленная бетонка, над тобой — прилипшее к зениту солнце — вот, собственно, и все параметры лейтенантской службы.

Да, признался себе Сергей, со службой у него не клеилось. В эскадрилье, считай, две трети — лейтенанты, но до сих пор еще ни с кем по-настоящему не сошелся.

Как-то на волейбольной площадке — это было месяца два назад — ему крикнули: «Эй, малыш, давай к нам!» Реплика запомнилась. В тот же вечер, заглянув в класс предполетной подготовки, Сергей бросил им, долговязым лейтенантам, сидящим согнувшись за наставлениями:

— Не пора ли разогнуть спины, мальчики? Еще быстрее тогда вытянетесь от этой зубрежки…

Что тут началось! Прислушавшись к совету, они разогнули спины и стали так «загибать» в адрес непрошеного советчика, что от него, казалось, живого места не останется. «Кончайте, ребята, — примирительно сказал кто-то. — Этот малыш, к сожалению, еще не дорос до понимания элементарных законов жизнедеятельности воинских коллективов. Как, впрочем, до поры не понимали и мы. Этому ведь в училищах по-настоящему не учат. Бедный малыш! И до сегодняшнего дня, наверное, не забыл свою первую встречу со Свиридовым…»

Что верно, то верно — не забыл.

Подполковник Свиридов, рослый, с энергичными жестами командир эскадрильи, наставительно говорил им, новичкам:

— Вы прибыли в боевой гвардейский полк. Поздравляю от души! Перво-наперво вы начнете учиться летать. И для начала…

— Позвольте! — сказал тогда Сергей. — Мы прибыли из училища, где уже отучились. И нам перво-наперво надо летать, а не учиться. Так что позвольте…

Теперь-то Сергей понимал: ляпнул! Сказал сгоряча. Под тоскливое настроение, навеянное долгой дорогой, нудными песками, а главное — разлукой с Наташей. Слово, однако, не воробей — вылетело…

Свиридов, остановившись напротив лейтенанта, долго и пристально рассматривал его. Достал из кармана носовой платок, но так и не воспользовался им. Его вспотевшее на жаре лицо на глазах краснело, наливаясь гневом и возмущением.

— Не поз-во-лю… — медленно, растягивая слоги, начал он и повторил резко, чеканно: — Не позволю! Нет в армии такого слова «позвольте». Есть слово «разрешите». И я не раз-ре-шаю! — он смотрел на Сергея в упор — холодно и отчужденно. — Почему не представились, взяв слово? Или этому вас не научили в училище?.. Не слышу, не разобрать ваш шепот… Лейтенант Касатов? Так вот запомните, товарищ Касатов, и вы, — он обращался теперь ко всем новичкам, — мы всю жизнь будем учиться летать. Понимаете? Всю жизнь! До тех, по крайней мере, пор, — подполковник ободряюще, улыбчиво смотрел на лейтенантов, — пока вас будет тянуть к себе небо. Пока не измените своей мечте — мечте стать настоящим летчиком… Есть ко мне вопросы?