Читаем О троллях, гоблинах и людях полностью

Из группы я уходил домой охотно, с площадки нет. Я уже ловил мух, пчел и других зверюг, но впервые увидел толстого мохнато-полосатого жука, который забрался в большой розовый цветок вьюна, полностью там исчезнув. Я прижал лепестки, радуясь пойманному жуку и намереваясь его потискать. Шмель ужалил меня в мой еще совсем маленький, большой палец, в котором я впервые ощутил ритм биения своего сердца. Я не разозлился на шмеля, хотя палец еще долго болел и чесался, как не обиделся на железный замок на веранде, который лизнул лютой зимой, не обиделся на кроваво-красные, вкуснейшие ягоды боярышника, раскинувшегося над дореволюционным фонтаном, косточками от которого я сломал себе пару молочных зубов, даже на дверь деревянного домика, которой Валерка прищемил мне ноготь большого пальца моей левой руки и, который тут же отвалился с посиневшего места.

* * *

В детский садик мы добирались на трамвае, покоряя расстояние в шесть бесконечных остановок, я старался выбрать место, рядом с окном, на котором была табличка «не высовывайтесь из окон». Эти буквы я читал всю дорогу, а зимой рисовал на замерзшем стекле узоры пальцами и ладошкой. Иногда ездил в садик один, однажды меня так прижала толпа на выходе, что я потерял сознание. Очнулся, когда меня вынесли на морозный воздух и ошалевший поплелся по знакомой дороге, мимо наизусть выученных палисадников, низеньких частных домиков, пахнущих дымом и навозом.

Перед детским садиком простиралась обширная березовая роща, в центре большого города. Я перестал проситься в новый, типовой садик, напротив нашего дома, практически лишенного растительности и с удовольствием ездил в свою «Рябинку».

Мы много гуляли по лесам вокруг города, практически не встречая людей, правда однажды осенью наткнулись на их следы, в виде желтых связок бананов, развешанных на елке. Не могу объяснить это «природное явление». Мы, конечно, осенью, тоже развешивали зеленые бананы, для дозревания, так как кроме них в магазинах ничего в это время не было, но, делали это, преимущественно, дома. Через десять лет, не то, чтобы в лесах вокруг города, в отдаленной деревеньке, где у нас был свой домик, больше никогда не встречали бананов на елках, мы практически не встречали грибов и ягод. В лесах, на десятки километров все было вытоптано, и кроме колорадских полей и заборов ничего не встречалось. За границу тогда мало пускали. Все стали дачниками-огородниками. Строили тогда преимущественно сараи или лачуги, но называли с любовью– «фазендами».

* * *

Первый раз я напился водки еще в садике. Мы пришли с отцом в гости к его брату, – дяде Боре, на другой конец бесконечного города, с тремя пересадками и долгими ожиданиями транспорта. Братаны во хмелю, предоставили меня с двоюродным братом Колей самим себе.

– На кухне, на столе стоит.

Услышал я ответ дяди Бори, попросив попить воды. Сильно же я хотел пить. Помню, что беру стакан с водой со стола… помню, как меня душат, как трясут, над ржавой раковиной, как «Буратино», вытряхивая вместо золотых Душу…Спасли…Успели…

* * *

У каждого в жизни была самая длинная, горестная ночь. Мне она досталась в шесть лет. Летним вечером я поймал огромного жука, притащил его домой в листе лопуха и переложил в пустой спичечный коробок.

«Жужелица», – сказал отец о жуке. Он сегодня работал ночью и уже собирался уходить. Я должен был остаться на ночь один в квартире, а рано утром приехать к нему на работу. Мы планировали съездить на автобусе в другой город-Воткинск. Я согласился на такие муки, так как в том городе можно было купить сгущенное молоко, в которое я макал белый батон и ел, пока он или молоко не заканчивались.

Отец ушел, выключив свет и оставив меня одного в квартире, спрятавшегося под одеялом. Я почти преодолел все страхи, и уже дремал, но меня испугал жуткий скрежет в тишине комнаты, после нескольких минут подобных звуков, перебрав в уме всех страшилищ, которые пытаются прогрызть дверь в мою комнату и съесть меня вместе с одеялом, я выскочил из кровати, схватил в темноте мешок со спортивной формой для секции гимнастики – «майку, шорты, чешки» и вылез в форточку, прочь от напасти.

Входить домой через форточку, особенно в детстве, приходилось чаще, чем через дверь, потому что ключи от замка, любыми способами старались избавиться от меня. Очутившись в палисаднике, за домом, я спрятался в кусты, «оделся» и стал наблюдать за появлением в окне страшилищ. Устав и замерзнув, я решил понаблюдать за окнами с одного из небольших деревьев, росших напротив него. Я забрался на березку, обхватил холодный ствол и стал с печалью созерцать теплый свет уютных окон соседей. Через некоторое время, под мои окна, не спеша подошел мужчина в майке и трико, я узнал в нем соседа. Он несколько минут смотрел на мое дерево, куря сигарету, потом ушел, ни сказав, ни слова. Фу-ух…Не заметил, я тогда подумал, что очень натурально слился с березкой. Да, не каждую ночь увидишь в своем окошке полуголого мальчик, спящего на березке.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адриан Моул: Дикие годы
Адриан Моул: Дикие годы

Адриану Моулу уже исполнилось 23 и 3/4 года, но невзгоды не оставляют его. Он РїРѕ-прежнему влюблен в Пандору, но та замужем за презренным аристократом, да и любовники у нее не переводятся. Пока Пандора предается разврату в своей спальне, Адриан тоскует застенкой, в тесном чулане. А дни коротает в конторе, где подсчитывает поголовье тритонов в Англии и терпит издевательства начальника. Но в один не самый счастливый день его вышвыривают вон из чулана и с работы. А родная мать вместо того, чтобы поддержать сына, напивается на пару с крайне моложавым отчимом Адриана. А СЂРѕРґРЅРѕР№ отец резвится с богатой разведенкой во Флориде... Адриан трудится няней, мойщиком РїРѕСЃСѓРґС‹, продает богатеям охранные системы; он заводит любовные романы и терпит фиаско; он скитается по чужим углам; он сексуально одержим СЃРІРѕРёРј психоаналитиком, прекрасной Леонорой. Р

Сью Таунсенд

Проза / Юмористическая проза / Современная проза
Том 1. Рассказы и повести
Том 1. Рассказы и повести

В первый том Собрания сочинений выдающегося югославского писателя XX века, лауреата Нобелевской премии Иво Андрича (1892–1975) входят повести и рассказы (разделы «Проклятый двор» и «Жажда»), написанные или опубликованные Андричем в 1918–1960 годах. В большинстве своем они опираются на конкретный исторический материал и тематически группируются вокруг двух важнейших эпох в жизни Боснии: периода османского владычества (1463–1878) и периода австро-венгерской оккупации (1878–1918). Так образуются два крупных «цикла» в творчестве И. Андрича. Само по себе такое деление, конечно, в значительной степени условно, однако оно дает возможность сохранить глубинную связь его прозы и позволяет в известном смысле считать эти рассказы главами одной большой, эпической по замыслу и характеру, хроники, подобной, например, роману «Мост на Дрине».

Иво Андрич , Кальман Миксат

Историческая проза / Классическая проза / Юмор / Юмористическая проза / Проза