О Туле и Туляках с любовью. Рассказы Н.Ф. Андреева – патриарха тульского краеведения

В семь лет, проведенных нами в Новоголландии в Туле, мы коротко могли узнать нравы и обычаи ее жителей. Нам казалось, что в высшей степени бедность, здесь обитающая, о которой мы позволили себе сказать несколько горячих слов, способна на все незаконные приобретения, на все пороки, унижающие человечество, словом, мы полагали, основываясь на данных, что где бедность, там непременно должно быть и преступление. И мы грубо ошибались вместе с Монтеские и Беккарием. Опыт убедил нас в противном. В продолжение этого времени, мы не слыхали ни о каких происшествиях, влекущих за собой неприятные последствия, в чем и свидетельствуем положа руку на сердце, как это делали наши предки.

Несколько раз мы обращались с вопросами в Новоголландцам о том, что в их крае замечательного? Многие прикинулись, что нас не понимают, но некоторые простодушно вступили с нами в разговоры.

– Какая наша сторона, ваше высокоблагородие, сказал отставной солдат, застегивая крючки у своего воротника, сторона скучная, отдаленная, хуже иной деревни, хотя и населена добрыми людьми. У нас нет храма Божьего: в праздник негде помолиться. Иди за мост, к Николе за валом, а в водополье сиди как в осадной крепости…. Что у нас есть? Ни Фабрики, ни завода, ни трактира, ни харчевни, ни постоялого двора ничего этого у нас не имеется. В лавочке нашей, говорит моя хозяйка, хоть не покупай чаю, да и сахару тоже: пахнут камфарой, а иногда дёгтем. И всю съестную провизию приносят к нам из города. Что же касается до питейного, то здесь вино ледящее (при этом он поморщился), пиво хуже браги (тут он плюнул). Право, напрасно вы, ваше высокоблагородье, заехали в такую даль…. пропадете со скуки.

– Вашему высокоблагородию угодно знать, что у нас всего замечательнее? сказал другой отставной солдат, вытягиваясь и опуская руки по швам. По-моему так вот этот домишка, говорил он, указывая на что-то такое, похожее на избу-верхоглядку, потому что она наклонилась на двор. В нем жил тот инвалид, теперь уже умерший, о котором рассказывают вот какое приключение: В каком-то сражении один кавалерийский полк Наполеоновой гвардии сделал вид, что он намерен идти в атаку на батарею нашу, находившуюся под прикрытием трех эскадронов улан. Пехотный генерал, командовавший батареей, приказал отогнать Французов гранатами. Бомбардир тот самый, о котором мы докладываем в. в., отвечал генералу, что, по случаю проливных дождей, артиллерийские снаряды отсырели, и не могут с успехом действовать по неприятелю. «Какой вздор! вскричал генерал, заряжать гранатами». Тут бомбардир подошел к своему начальнику, достал из сумы картуз, вынул из него гранату, и приставив горящий фитиль к ее отверстию, наполненному, как известно, бранскугельным составом», хладнокровно сказал: «Извольте сами посмотреть, ваше превосходительство, состав, отсырел?» – Генерал также равнодушно, вынув изо рта дымящуюся сигару, которую курил, и, отряхнув с нее пепел, повторил тот же опыт над гранатою. Все окаменели от страха, ожидая каждую секунду ее воспламенения. Да, отвечал генерал, продолжая курить сигару, гранаты не годятся; так катайте французов ядрами».

– Если это приключение вам полюбилось, барин, произнес один из туземцев Новоголландии, посмотрев на нас с комическою важностью, так уж послушайте и другой.

«Покойники старики наши рассказывали, начал говорить он, плотно запахнувши свою синюю свиту, что у нас здесь жил казначей, а когда именно не известно, да и на прозвище не взыщите, не помню. Этот казначей был человек, знаете, честный, справедливый, богобоязливый, предобрейшая душа, да такой честный, что прослужив почти тридцать лет и пересчитав миллионы, к рукам его, видно, не прилипали ни серебро, ни золото, ни царская бумажечки. Граждане почитали, чествовали его, а начальство награждало денежными подарками, а потом, и кавалерию повесило ему в петлицу. Ранним утром, ходил он, бывало, к своей должности, и когда встречался со знакомыми на улице, то первый снимал шляпу или теплый картуз, снимет да и поклонится. Поклонившись, он всегда уж называл того, с кем встречался, по имени и по отчеству. «Здравствуйте!» скажет, такой-то или такая-то. И когда придет в казначейство, то и засядет за стол, и просидит себе, сердечный, все указные часы почти не сходя с места. Возвратившись домой, он выпивал большую рюмку настойки, потом обедал, потом отдыхал, вставши казначей опять шел к своей должности…. Такой неугомонный был он на службу, что невольно заботился и о домашних своих делишках, которые исправляла жена его. И то молвить: ведь хозяйство дело бабье, а оно брело у ней на порядках. Правда, ничего не было у них лишнего, за то ни в чем не было и недостатка.