О Туле и Туляках с любовью. Рассказы Н.Ф. Андреева – патриарха тульского краеведения

Благодарили они, оба, Господа Бога и Святых Его угодников, и жили во всяком довольстве. В тридцать лет, барин, много воды утечет, много хлеба съест народ православный, да уж и имущества-то прибавится не мало, если берегут копейку на черный день, завязывая ее в три узелочка. Потовыми трудами и бережливостью казначей наш накопил, сказывают, тысяч с десяток рублей, из которых ни один рубль не наводил краски на лицо его, а на совесть раскаяния. Хотя в нашем крае, нам известно, нет почти таких озорников, которые днем засматриваются на чужбину, примечая, где плохо лежит, а ночью таскаются и обижают добрых людей, да все-таки, знаете, как-то жутко держать дома такую охапку денег. Узнают об них заупские Черкесы, думал казначей (Новоголландцы действительно называют Черкесами – оружейников), так и поминай как звали мой капиталец. Долго думал он думу крепкую: куда бы ему пристроить свои денежки. Неравен случай: от лихого человека еще остеречься можно, а от пожара кто остережется? Наконец казначей наш ради безопасности решился спрятать от дурного глаза сундучок свой в подвал казначейства. Там, думал он, никто и никогда не похитит его капиталец. Вздумано, сделано. Он успокоился, на душе у него повеселело. Прошло года полтора, казначея схватила какая-то немощь, он заболел, слег в постель…. И вот новый начальник его, (видно был он человек, как бы вам сказать, бессовестный, бесстыдный), увидал от кого-то, что в казначействе хранятся собственные деньги казначея. И корысть укусила его в сердце, а сатана шепнул ему в уши: возьми! В один день, когда свидетельствовали казну, которая всегда оказывалась в наличности до полушки, этот злой начальник ни с того, ни с сего вдруг отрешил казначея от должности…. Чиновник, который принял ключи от подвала казначейства, улучив время, разломал дно у сундука, вынул из него известный вам капиталец, и доставил его своему начальнику. Недолго жил после этой оказии казначей: он умер, бедняжка, с горя. Но и губителей, его покарал Всемогущий: начальника, за какое-то лихоимство, удалили от службы с позором, а чиновника за такие же грехи сослали в Сибирь на вечные времена…».

– О какой кавалерии говорил ты, которая висела у казначея в петлице? серьезно спросил рассказчика пожилой Новоголландец.

– Ну, вестимо о какой: о золотом кресте! отвечал рассказчик.

– Он его не имел. Над могилою его поставили деревянный крест – вот так это правда, заметил тот, кто спрашивал.

Известия о Новоголландии в Туле день ото дня делались полнее и разнообразнее. С непритворною радостью выслушивали мы изустную хронику, записывали каждое слово, каждое выражение, и все это передаем в надлежащей точности. Однажды, когда мы сидели с приятелем нашим, Мардарием, едва расцветшим для жизни, с которым после познакомим вас, наш читатель благосклонный, к нам вошел в комнату Канцелярский труженик, опрятно одетый и при часах.

– Милостивый государь, сказал он, почтительно поклонившись, я несколько раз заходил к вам, но не получал вас дома. Теперь очень рад, что, наконец, могу вас видеть и говорить с вами.

– Что вам угодно? спросили мы, не догадываясь в чем состояло дело.

– Вы собираете, как я слышал, разные справки о нашем предместье, продолжал он, и я, буде не противно, могу сообщить вам одно документальное обстоятельство, и надеюсь, что вы примите его к сведению.

– Хорошо, говорите….

– Извольте посмотреть в окошко вон на тот необитаемый, полуразвалившийся дом с пятью окнами, что на углу, почти напротив дома вашего соседа…. Видите?… Он с одной трубой, кровля его заросла густым мохом, а двор высокою травой. В этом-то доме, лет восемнадцать тому назад, с незапамятных времен имели жительство фараоны, попросту Цыгане, те самые Фараоны, которые теперь, сказывают, в таком почете в обеих наших столицах. Атаман их Илья, сестры его Даша и Маша, с многочисленными соплеменниками своими, и тогда певали пребесподобно… Греха не потаю; и я, бывало, всю ноченьку на пролет прослушаю их, когда господа гуляки веселились в этом таборе. Не знаю как вы, а я и теперь еще отдал бы два целковых из моего жалованья, только бы хоть одним ухом послушать их песен…. Объяснив документальное обстоятельство, канцелярский труженик, поклоняясь, вышел.

Мардарий, смотрев ему в след, сказал:

– Это он говорил тебе о тех Цыганах, которые поют то в Петровском вокзале в Москве, то в Павловском в Петербурге…. Иногда их призывают и туда, где дают званые вечера и даже балы. Кто не знает этого хора? Вскружили они головы не одним канцелярским труженикам. Молодежь от них без ума, дамы с удовольствием их слушают, да и почтенные старички не отказываются от соблазнительного напева Фараонов напева, о котором мнимые знатоки музыки отзываются с таким презрением, а сами между – тем в тайне восхищаются тем, что гласно ругают….