О Туле и Туляках с любовью. Рассказы Н.Ф. Андреева – патриарха тульского краеведения

Епископ Амвросий. При одном имени этого достойнейшего нашего Архипастыря в душе современников его воскресают самые грустные, самые печальные, но вместе с тем самые приятнейшие о нём воспоминания. Как все его любили, уважали, благоговели к его красноречивому поучению, к его проповеди. Сколько раз тронутые до глубины души его доводами, его ораторскими движениями, евангельскою истиною, которую он умел так понятно, так увлекательно передать слушателям, мы, современники незабвенного, плакали. И сохрани нас Боже стыдиться этих слёз! Слёзы наши выражали глубокое верование в поучение нашего архипастыря, восторженного религиозным чувством. Он говорил в форме поучительной, исполненной кротости беседы того доброго пастыря, о котором упоминается в Евангелии. Превосходное его «Слово в день Великой Пятидесятницы», сказанное им в кафедральном соборе, напечатано, кажется, если не ошибаются, в Собрании образцовых сочинений, изданных Тургеневым, Жуковским и Воейковым. Это поучение, проникнутое словами Божественного Страдальца, говорившего, что «душа его скорбит, до смерти», есть одно из художественных произведений духовного красноречия. Вообще, говоря, о литературных трудах, заключающихся в поучениях, которых, к сожалению, напечатано только три, надобно сознаться, что они прямо идут к сердцу и достигают своей цели – убеждения. Однако же были и такие случаи, в которых Амвросий, как вития и архипастырь, метал страшные перуны слова своего в людей преступивших законы Божеские и человеческие. Так, например, речь его при открытии дворянских выборов в 1815 году, говорённая им перед окончанием литургии в соборе, сделала глубокое впечатление на слушателей. Кто из них не помнит знаменитых выражений, на текст, заимствованный им из второй книги Моисея: «и ввергох злато в огонь и излился телец».

Я назвал Амвросия пастырем добрым, потому что «пастырь добрый душу свою полагает за овцы». Это справедливо; я не хотел преувеличивать доблестей мужа, давно, давно уснувшего о Господе сном непробудным вечным.

Он переведён был из Тулы в Казань Архиепископом.

Поле его к нам прибыл Преосвященный Семион. Им сказано было несколько проповедей, и ни одна из них не напечатана. Это тот самый Архиепископ, который в последствии принимал участие в переводе псалтыри с Славянскаго языка на Русский. По возведении его в сан Архиепископа и назначении членом Святейшаго Синода, выбыл в 1818 году, а на его место поступил Преосвященный Авраам, который также вскоре нас оставил, именно в 1821 году. Поучений Авраама говоренных им во время управления Тульской епархиею, мне не удавалось слышать; знаю только, что они не напечатаны.

В конце означенного города Туляне радушно встретили Преосвященного Дамаскина. Покойный Император Александр Благославенный лично знал его ещё в то время, когда он был Новгородским викарием. В проезд свой через наш город (в 1823 г.) Его величеству угодно было спросить Преосвященного Дамаскина, давно ли он в Туле? Архипастырь наш отвечал, что с 1822 года. «Нет, Преосвященный, вы ошибаетесь, возразил Император. Вы прибыли в Тулу в исходе декабря 1821 года». Такую имел память Благославленный.

И могли ли они оба, Великий Государь и богомолец, смиренный иерарх, предчувствовать, что ровно через два года один встретит другого, облачённый в траурную одежду, у заставы, при унылом трезвоне колоколов, когда вся Россия рыдала о своём отце-Государе? По снятии гроба Императора с парадной колеснице и пред окончанием обедни, Преосвященный Дамаскин говорил надгробное слово. Предмет этого произведения, был великий, необъятный как солнце, закатившееся за горизонт. Царственный прах внука Екатерины II-й, победитель гения-полководца Бонапарте, отброшенного им с берегов Москвы на скалы, омываемые Атлантическим океаном, самодержавный обладатель 60 миллионов людей, населяющих большую часть земного шара, лежал в гробе, на катафалке, под балдахином, в двадцати шагах от проповедника. Вся новейшая история – события, события чудные, почти баснословные, если бы не были очевидными их свидетелями – вся новейшая история, в которой усопший государь, вместе с Наполеоном, были первыми действующими лицами, выражающими всемирную славу, не только современную, но и грядущих веков, сосредотачивалась в этом небольшом свинцовом вместилище. О, сколько грустных, душу терзающих, ощущений должен был перечувствовать, перестрадать, пережить, так сказать, десятки лет в несколько мгновений, проповедник, обозревая мыслию, умом, памятью и взором деятельность нашего венценосца и невозвратную утрату колоссальной Империи!. Величие предмета возбудило всю энергию в нашем Архипастыре, и он, обливаясь слезами, сказал поучение, проникнутое глубокою мыслию, светлым взглядом и согретое теплотою чувства неподдельного. Жаль, что это небольшое, но прекрасное литературное создание остаётся до сих пор в забвении, тогда как оно могло бы доставить истинное наслаждение читающей публике. А.Андреев Село Торхово.

Москвитянин. 1849 г № 12 стр. 118–127.