О вере, неверии и сомнении

Один мой знакомый, потом занимавший очень высокий политический пост, М., говорил еще в 1910-х годах в СПб: «Если с Россией не случится какая-либо катастрофа, то все погибло…» И другой политик – писатель, б. Революционер, Т.,[23] тоже записал в дневнике своем следующие слова о Церкви (1907 года):

«Не отрадно и все касающееся России, и еще важнее – Церкви. Поражены пастыри, обезумели овцы; и не видать, не чуется нигде Божия посланника на спасение наше… Если не будет бурного кризиса, революции – то будет медленное (курсив его) гниение. Не вижу данных на «мирное обновление». Есть, может быть, шансы на усталость и разочарование всех и во всем. Отовсюду может возникнуть мирное прозябание и гниение… Но ведь это еще хуже, чем революция» (Красный архив, т. 61, с. 85).

«Господь нас покинул на произвол адским силам. Мы внутренне пали» (94). …Уже (!) «и о душе пора подумать».

А то все прежде было не до этого… Другое всем представлялось важным: политика, материальное устройство, удовлетворение чувственных запросов, ну еще, может быть, науки, искусство… Это все называлось и было действительной жизнью…

А религия? Ну, разве же это «жизнь»? Даже неловко говорить «жизнь»… Ну, в лучшем случае сумма холодных догматов, ярлык верующего… Если и будет нам религия – жизнью, – то лишь «там», на «небе»… А теперь? – теперь мы жили и живем всем, только не верою… «Еще не стары: еще не пора и о душе подумать». А жизнь один же раз дается… Пользуйся же жизнью, всяк живущий. А другим и она уже прискучила. Духовенство же не могло влить в охладевающее тело огня живого; ибо и сами мы прохладно жили, не горели.

И в самом деле: ну зачем для меня нужна Пресвятая Троица? Есть ли у меня к Ней какое-либо живое отношение – или осталась лишь «признающая» вера? Зачем мне нужен Христос, воплотившийся Сын Божий? Есть у меня непосредственная живая связь с Ним?.. Что такое благодать? Знаю ли я ее? Я слышал о ней; я «верю», что она где-то есть; но не для меня… А я? – о, я, мы «сами» все «можем», сами строим и свою личную жизнь, и общую, человеческую…

Я много раз задумывался именно над вопросом о благодати. Я в школах научен был знать об этом, что-де все доброе дается от благодати, от Св. Духа. Но откровенно здесь сознаюсь, что в глубине души не только не чувствовал этого, но даже, признаться, и не очень-то соглашался. Наоборот, как и все кругом, думал: человек сам все может.

В такой вере в «человека» построено было даже обучение наше – психологии, нравственному богословию… Все совершается естественными усилиями нашего ума и воли. Не только в психологических учебниках, но и в жизни не было места для вмешательства иной силы, благодатной…

Расстраивается жизнь государства? Ну, что же? Вот соберемся, раскинем умом, изобретем новые политические формы, …поправим. Падает вера? Учебный комитет «предпишет» и укажет – и …поправится дело.

Патриотизм выдыхается? – Ну, …«как-нибудь» и тут «обойдется».

Нравственность пала? Вот заведем общее образование: «наука спасет мир», – сказал один ректор университета при открытии его. (А в это время нас, научников, уже выжимали со всей России большевики… И поделом!)

Так все и катилось вниз… Неуклонно. «Человек! – Это звучит гордо», – кто-то говорит у Горького, этого пророка момента. Один архиерей[24] (еще ныне, в 1939-м, живущий в ссылке) говорил мне, в Москве, когда мы с ним ехали проповедовать в один из замоскворецких храмов:

– Только теперь я понял, почему мне нужен Христос Господь лично! – а он был прежде не только законоучителем, но и миссионером… И ему в то время было не менее 52–54 лет.

Разве же это не знамение оскудения духа? А вот о. Иоанна Кронштадтского мы не жаждали видеть… Предполагаю, что и этот архиерей едва ли горел прежде желанием видеть великого Светильника веры…

Не юродивые ли мы девы?! Не «светильники» ли без елея?! И правду пишет тот же политик Т.: «Все земное разбито. Теперь можно жить только «небесным»… «Только»… Пишу это слово, это фразу, и уже она показывает, как мало я готовился к небесному, как мало места занимает оно в сердце! Значит, небесное-то я оценил собственно неожиданно, поскольку оно окрашивало (прежде) земные формы и земное содержание жизни. Как «юродивая дева» не запас масла; и нечем зажигать светильника при звуках: «Се Жених грядет»… Все масло пожег на царей да на народ; а теперь ни царей, ни народа нет; один Жених грядет; а в светильнике пустота» (87 с.). «Вся моя публицистика разлетелась… Большие и малые труды – просто комичны по судьбе, – начиная с рабочего дела, проходя через монархию, и кончая Церковью» (91 с.).

Нелестно отзывается он и о нас, епископах, – что мы все приспособляемся больше: «только бы не бороться»… Это похуже младенчества» (о коем ему писал казанский профессор церковного права Бердников) – и это теперь характеристическая черта всех представителей наших «основ» (87 с.): ТЕПЛОХЛАДНОСТЬ.

* * *

Что же дала мне в вере академия?