О вере, неверии и сомнении

Начну с последнего. Многие исследователи и защитники Евангелий старались выяснить: на чем основывается достоверность этих источников нашей веры? И ответов было много — чуть не с самого появления Евангелия и посланий — и до наших дней. Есть целый ряд брошюр, в коих собран этот материал. Я не буду сейчас подробно останавливаться на нем. Упомяну лишь, для примера, интересное предисловие светского писателя, адвоката СПб Б. Гладкова [30]. В предисловии к своему толкованию Евангелия он сообщает из своей автобиографии, что был, как и многие из его товарищей и современников, неверующим, мучился неудовлетворенностью, удивлялся миру душевному у христиан — и заинтересовался, на чем же он у них покоится? — На вере во Христа Спасителя. А на чем стоит их вера? — На Евангелии прежде всего. Каков же источник достоверности его? Несомненно ли оно? — И он решил обследовать вопрос историко-критически: давно ли и несомненно ли записаны Евангелия. И оказалось, что есть исторические свидетельства еще от первого века, а уже о втором веке и говорить не приходится, — из коих ясно становится, что Евангелия были весьма близки к самим событиям их; еще живы были свидетели или, по крайней мере, слушатели очевидцев Христа… И Гладков принял Евангелия и с ними и веру во Христа… Очень интересное и поучительное для начинающих предисловие… О. Иоанн Кронштадтский очень одобрял печатание этой книги.

Есть и другие подобные брошюры… Но я не очень ценю этот метод — хотя и признаю его относительную ценность, особенно для людей, еще не оторвавшихся от поклонения уму и "науке"; а мне теперь это представляется довольно скучным. Я читал этот материал без сердечного трепета; может быть, в семинарии читал бы с удовлетворением, но тогда я еще верил в ум.

Поэтому для меня более убедительным представляется несколько иного плана метод: внутренней достоверности Евангелия.

Я это давно узрел — и доселе постоянно переживаю. Но расскажу сначала о постороннем свидетеле. У меня есть друг, христианин из евреев, ученейший философ мирового масштаба, профессор университета Ф [31]. Я однажды спросил его, каким образом он, еврей, очень ученый человек, пришел к христианской вере? И притом искренно, никем не принуждаемый… Да еще и после того, как прожил со своей женой-христианкой 13 лет в еврействе, точнее, в интеллигентском индифферентизме. И он мне написал, что его привело к вере Евангелие… Чем же именно? — Своею "внутренней достоверностью"… То есть ему, как очень умному, непредубежденному и искреннему человеку, при чтениях Евангелий стало простой очевидностью, что написано оно очевидцами, совершенно искренними людьми; что это не поэтическое легендарное "сочинение", а бесхитростные записи "о совершенно известных между нами событиях" (Лк. 1, 1).

Как философ, он не боялся — подобно другим недорослям мысли — ни чудес, ни некоторых мелких разночтений между четырьмя евангелистами: не все было и просто, и понятно. Но все это меркло пред очевидною несомненностью реальных фактов. И оставалось одно из двух: или упорно, вопреки своей же совести и уму, не верить, или наоборот, принять факты, т. е., как говорится, "поверить"; хотя здесь для ученого ума, собственно, и не нужно было веры, как "уверенности в невидимом" (Евр. 11, 1), а простое приятие увиденного другими, но достоверными, "бывшими с самого начала очевидцами и служителями Слова" (Лк. 1, 2). Он не стал упорствовать: ему, как умному и искреннему человеку, это было бы невыносимо. И крестился… К радости, конечно, семьи, которая никогда не смела "ученого учить"… Интересно, однако, что потом он все же поддался налетам сомнений — притом совсем логически неоправданным — это весьма показательно: тут мы стоим уже перед другим способом утверждения веры — благодатно-опытным и, следовательно, этот естественный путь принятия веры — по доверию к достоверным свидетелям и по принудительной достоверности событий — еще не решает всего дела. И понятно: пока сам человек не воспримет чего-либо лично, непосредственно, до тех пор нам чужие свидетельства представляются полумертвым чужим капиталом, которым мы лишь временно пользовались. И совсем уже иное дело, когда те же самые достоверные свидетельства ложатся под готовую уже веру (будь она традиционная "детская" или же уже и опытная, "своя"), тогда и "чужие" сообщения будут радостно восприниматься, как и наши собственные. Однако и без нашей веры несомненная внутренняя достоверность Евангелий приводила не только ученого философа, но и миллионы других людей к вере.