О вере, неверии и сомнении

Прежде чем подписать "декларацию", владыка Вениамин отслужил сорок литургий — для "прояснения ума и подкрепления сил", разумеется, духовных. И весь этот отрезок времени ежедневно и ежечасно прислушивался он к малейшим душевным движениям, размышлял над прочитанным за богослужением Евангелием, ища ответа в пламенной молитве. Размышления епископа Вениамина по поводу "декларации" нашли отражение в его книге "Святой Сорокоуст". Приводим несколько фрагментов из нее.

"Вчера читал на трапезе жизнь св. Александра Невского, который, спасая душу народа, спасал этим и государство; для этого и смирялся перед ханами.

Но наше дело, духовенства, — думать хотя бы об одной душе народа. А все прочее предоставить на волю Божию, — и самый народ с его властью".

"Родной народ! Только страждущий и упавший. Уныл духом. Ждет ласки и помощи. Бедный!"

"Здесь же христианство приводится в жертву политике; а наоборот: мы должны быть лояльными, лишь бы иметь свободу Евангельской проповеди".

"Ну хорошо… Мне будет мирно, удобно… И эмиграция успокоится.

А там? А в самой-то России? А что с народом-то? Мое смирение не окажется ли укрывательством от подвигов? Не стыдно ли будет от своего покоя?

…Нет! Нужно, хотя и с крестом, "служить народу" своему (слова п[атриарха] Тихона во сне).

Припомнилось мне из сновидения, как п[атриарх] Тихон сказал мне: "Послужи народу!"

Закончился "Сорокоуст", епископ Вениамин присоединился к "декларации". И для него, архиерея, оставшегося верным Московской Патриархии, патриаршему местоблюстителю митрополиту Сергию, началась полная суровых испытаний и многих скорбей жизнь среди враждебно настроенных соотечественников. Вскоре (в 1931 г.) ему пришлось оставить профессорство в Православном Богословском институте в Париже, с которым он был связан с 1925 года, переехать в Америку, устраивая почти в одиночку церковную жизнь православных, сохранивших связь с Москвой, с митрополитом Сергием. Но среди всех вынужденных тягот (у него не было постоянного пристанища, приходилось ночевать у знакомых, сносить насмешки и издевательства враждебно настроенных эмигрантов и даже, по рассказам, подметать улицы) архиепископ (с 1933 г.) Вениамин не отступал от принятого в результате внутреннего опыта решения, оставаясь верным священноначалию Русской Православной Церкви.

Извести о начале войны с Германией владыка встретил в Соединенных Штатах. "От судьбы России зависят судьбы мира" — так сказал он однажды о событиях, развернувшихся на востоке Европы. С первых же дней Великой Отечественной войны митрополит Северо-Американский Вениамин, экзарх Московской Патриархии в Америке (в сан митрополита он был возведен в 1939 году), стал активным участником патриотического движения, охватившего значительную часть русской эмиграции, и можно даже сказать, одним из вдохновителей этого движения. Он выступает на митингах американской общественности, выступает с лекциями о России, о Русской Церкви; участвует в сборе средств; и вот уже первые грузы для Красной Армии (оборудование для госпиталей, медикаменты, продовольствие) отправляются в Россию.

Владыке за шестьдесят, он уже пожилой человек; понемногу его начинают одолевать немощи. Но на все просьбы своих сотрудников поберечь здоровье он отвечает: "Сейчас болеть некогда"; и вновь, преодолевая недуги, работает, не щадя сил.

Митрополит Алеутский и Северо-Американский Вениамин — почетный председатель русско-американского Комитета помощи России — имел право в любое время дня и ночи входить с докладом к президенту США.

"Все кончится добром". Эти слова владыка произнес в самом начале войны, когда, казалось, не было никаких оснований для счастливых прогнозов. Но была надежда. Были молитвы и труд. О даровании победы русскому оружию молились тогда в Америке даже в храмах, не подведомственных Патриархии. И в этом тоже сказывалось влияние митрополита Вениамина.

Удивительно! Казалось, что русских, живущих в Америке, отделяет от Родины не только океан, — между ними и их соотечественниками пролегла за эти два с половиной десятилетия бездонная пропасть: революция, не знающая взаимного снисхождения братоубийственная война, годы изгнанничества, горечь потерь и идеологические разногласия. Родную страну и народ скрывал "железный занавес". Но, несмотря на все это, через океан, через прошлое, через неприятие и ненависть к режиму потянулись нити помощи и нелицемерной любви к соотечественникам. Сегодня, впрочем, как и всегда, дело совести каждого оценивать этот порыв наших зарубежных соотечественников. Говорят разное. "Попались-де белые эмигранты на удочку Сталина, игравшего в патриотизм. Помогали, а кому?" На это можно сказать одно: и митрополит Вениамин, и все жившие за рубежом русские, откликнувшиеся на зов страждущего Отечества, были людьми искренними; и в отличие от многих наших современников не путали страну и народ с режимом и его преступлениями. Русские помогали русским, соотечественники — соотечественникам, братья — братьям. Разве это не лучше ненависти и братоубийства?