О видах на урожай, альфа-самцах и кусочке счастья (сборник)

— Мне никогда в жизни не было так страшно и так противно, как в последние полчаса. Здесь. В поисках информационного повода. Как. Вы. Так. Можете? — проговорила она раздельно, делая ударение на каждом слове. — Да люди ли вы вообще?

— Ну, Светлана, э-э, Петровна, — зачем же вы так, — попытался урезонить сотрудницу главный редактор. — Вы же взрослый человек и должны понимать…

— Понимать, — прервала его Свешникова. — Понимать? Виктор Николаевич, по-вашему получается, информационным поводом может стать всё что угодно. Выдуманные истории, высосанные из пальцы факты, главное — погорячее, чтобы кровь будоражили, воображение, чтобы крышу срывало, чтобы как можно неправдоподобнее… Мало вам того, что есть в реальности? Насилуют, детей крадут на органы, убивают по пьянке ни за что друг дружку, новорожденных младенцев бросают чуть не на улице… Самолет разбился, а мы рады — «информационный повод». Автобусы на дороге лоб в лоб? ЗдОрово! Сколько пассажиров погибло? Двадцать? Жалко, маловато будет. Лучше бы побольше. Но все равно хорошо — есть о чем долдонить несколько дней.

— Да что вы себе позволяете, уважаемая? — попытался возмутиться шеф. — Уважаемая? Да кого вы уважаете, господин главный редактор? Вы давно забыли, что это такое! Вы забыли, что жизнь состоит не только из зла, насилия, негатива, хотя их и много. Их много, а мы еще множим. Не хватает жареных фактов? Не беда, нажарим. Для того и человек в штате — по судам ходить. Зато рейтинги высокие, тиражи.

Главный редактор снова ринулся в атаку: — А вы-то сами, Светлана Петровна, вы что, чистенькая, лучше всех? Вы — самая порядочная? Мессия? Святая? Вам кушать не надо? Вы сами пришли сюда работать, никто вас силком не тащил.

Все притихли, наблюдая за происходящим и не решаясь вмешаться теперь уже в разговор двоих.

— Да, Виктор Николаевич, сама пришла, грешна. Кризис, с работой туго, вот и пришла. Думала, смогу, пересилю себя. А здесь такая клоака…

— Да как вы смеете называть клоакой газету! — взвился в праведном гневе шеф. — Да ее десятки тысяч читают. И это сделал я, Жемчугов! — Жемчугов, говорите, — с иронией произнесла Светлана Петровна. — Какой же вы Жемчугов, Виктор Николаевич?

Главред смотрел на сотрудницу с нарастающим беспокойством, не зная, чего ждать от нее еще.

— А я вас помню совсем под другой фамилией.

Все замерли.

— Павсикакиев, кажется?

Лидочка, по обыкновению своей наивной непосредственности, хихикнула было, услышав смешную фамилию, но тут же спохватилась — глаза шефа вдруг налились кровью, а шея пошла пятнами.

— Да-да, старинная русская фамилия Павсикакиев, которую носили ваши предки, думаю, носили с гордостью, а вам она показалась неблагозвучной. Журналисту с такой фамилией карьеры не сделать, решили вы, и в одночасье стали Жемчуговым.

В кабинете повисла тишина, которую, кажется, можно было пощупать. Только Анечка, часто дыша, переводила взгляд своих кукольных глазок с обожаемого шефа на эту сумасшедшую, как она уже окрестила Светлану про себя.

— Да бог с ней, фамилией, ладно, грех невелик. Есть и настоящие.

Она помолчала.

— Вы помните, Виктор Николаевич, далекий город в Сибири, куда вас после учебы распределили? А девчушку-машинистку в той газете помните? — спрашивала женщина, не ожидая ответов. — Ей было семнадцать, молоденькая совсем. Стаж зарабатывала, чтобы поступить потом в университет. Ей так хотелось стать журналисткой, может, не такой известной, как вы, но честной, порядочной. Ведь тогда верили печатному слову. Помните?

Виктор Николаевич с трудом вспомнил, что действительно после защиты диплома его отправили в какую-то Тмутаракань и он пробыл там что-то около года, пока его родители не подсуетились и не пристроили в столичную газету. Но это было так давно. Больше двадцати лет прошло. Поднапрягшись, он даже вспомнил, пусть и смутно, ту девочку, с такими же большими серыми глазами, как у Светланы. Точно, была там машинисточка, с простым таким именем, то ли Катя, то ли Валя… Когда он заходил в машбюро, занося текст, она всегда смущалась, краснела и смотрела с любовью. Грех было не воспользоваться. Он вроде поухаживал за девчонкой немного, попровожал, пару раз даже ночевать у нее оставался, когда одна была дома.

— Это была моя младшая сестра Галя, — продолжила Светлана. — Добрый, светлый, славный и такой доверчивый человечек. Она полюбила вас. Всей своей чистой душой полюбила. Первое настоящее чувство. Ее, но не ваше. Совсем неопытная, она вам поверила. Уж не знаю, что вы там ей наобещали. Как уговорили. Не знаю… Думаю, сочинять вы и тогда были горазды.

Светлана помолчала, вспоминая, переживая снова давно минувшее, но не забытое.

— Когда Галочка поняла, что беременна, вас уже и след простыл, укатили в Москву. Ни адреса, ни письма, ничего. Словно и не было Виктора Павсикакиева.

Все сидели молча, не шевелясь. Лидочка даже дышала через раз, боясь пропустить хоть слово.