О Викторе Некрасове

Еще один момент хочу воспроизвести — не имевший такого значения для Виктора Платоновича, как всё, что связано с Бабьим Яром, но также показывающий его глубокое уважение и взволнованное отношение к памяти о трагических жертвах вообще. 29 января 1968 года исполнялось пятидесятилетие со дня гибели украинских студентов-добровольцев из Студенческого куреня, брошенных Центральной радой в бой на станции Круты против армии Муравьева, шедшей на Киев. Группа молодежи отметила эту годовщину возложением траурных венков на Аскольдовой могиле, где они были похоронены. Я рассказал об этом Виктору Платоновичу, прочитал ему не печатавшееся многие десятилетия стихотворение П.Тычины «На Аскольдовiй могилi поховали їx, тридцять лицарiв прекрасних, мучнiв молодих…». Он ничего этого не знал и был ошеломлен, предложил сходить на Аскольдову могилу и увидеть венки (так его радовали всякие проявления непокорности, всякие нарушения мертвого благопорядка!). Мы отправились туда на следующее утро (понимая, что венкам долго не пролежать). Но увы — то ли опоздали, блюстители порядка нас опередили, то ли снегом всё замело безнадежно (зима тогда стояла лютая). Намерзлись здорово, но Виктор Платонович не роптал.

Я уже упоминал о том, что с 1969 года в квартире Виктора Платоновича на телевизоре стоял портрет Яна Палаха, окаймленный траурной рамкой. Надо добавить, что возле него всегда лежали свежие цветы. Это — тоже на тему об отношении Виктора Платоновича к трагическим жертвам, к самопожертвованию во имя свободы…

Был в жизни Виктора Платоновича один-единственный момент, когда верховная власть почувствовала свою вину перед ним и косвенным образом попросила прощения. Случилось это после снятия Н. С. Хрущева. Известна традиция нашего государства: отмежевываться если не от больших, то хотя от мелких пакостей предыдущего правления, «валить» всё на него. Так вот, вспомнили о напраслине, которую возвел на Виктора Некрасова «волюнтарист» Хрущев. Писателя пригласил первый секретарь ЦК КПУ Петр Ефимович Шелест. Начал собираться Виктор Платонович… На обложке одной из его книг, изданных у нас в те годы, отпечатано его фото во весь рост: прямо лондонский денди — изящное полупальто, модный галстук, штиблеты… Да, он мог бывать и таким. Но обычно ходил в неизменном пиджачишке поверх сорочки с расстегнутым воротником — это был его «фирменный» вид, по которому его издалека узнавали (кстати, он любил рассказывать с юмором о том, как во время поездки в Италию его не пустили в «Ла Скала», поскольку у него не оказалось черного костюма, а он по традиции там необходим). Так вот, в этом же виде — в сорочке с расстегнутым воротником и в пиджачишке — отправился он и на высокий прием. С превеликим удовольствием рассказывал о том, как были шокированы лица, предуготовлявшие эту встречу с руководителем республики… Хотя с его стороны в этом никакой нарочитости не было: просто не придавал значения.

А сама встреча с Шелестом прошла хорошо и произвела на Виктора Платоновича благоприятное впечатление. Помимо того, что перед ним фактически извинились (кажется, речь шла и о снятии партийного взыскания), — ему понравился сам Петр Ефимович, вопреки известному его предубеждению против руководителей высокого ранга. С особенным удовольствием рассказывал, как Шелест сочувственно сказал: «Да, нелегко в наше время быть писателем». Тут Виктор Платонович улыбался и иронически добавлял в адрес наших лукавых вождей: «Они все понимают, все понимают!»

Но спокойствие вокруг Некрасова воцарилось ненадолго. Под конец 60-х годов атмосфера начала снова сгущаться, над ним снова поплыли зловещие тучи и загремели громы. Готовились новые репрессии. А у тех, кто их готовил и направлял, Виктор Платонович вызывал озлобление и тем, что активно выступал в защиту преследуемых на Украине и в России, и своими обширными связями с «диссидентами», и причастностью к распространению «самиздата», и, видимо, «несдержанностью» в разговорах на политические темы (примеров которой можно было бы привести множество).