Войны перемежались договорами, в которых, как правило, оговаривалось, что одна сторона должна контролировать спорный регион в обмен на выплату репараций другой стороне. Государства испытывали нехватку денежных средств, бароны и города пользовались автономией, а вассалы, пытаясь определить, какая из сторон победит, переходили на сторону противника. Кризисы престолонаследия, гражданские войны, крестьянские восстания, кампании против шотландцев и фламандцев, Черная смерть периодически нарушали баланс сил. Жанна д'Арк дала кратковременный идеологический толчок французским войскам. Военные удачи менялись, но преимущество французов заключалось в том, что они сражались на своей территории, а отход герцога Бургундского от английского дела в 1435 г. привел к окончательным победам французской короны. Спустя шестьсот лет после победы при Азенкуре английский национализм был возрожден выставками и памятными службами в церквях по всей стране. Никто не осмелился сказать им, что войну выиграли французы.
Эта война длилась так долго, что в ней произошли две военные революции. Сначала она была войной феодальных сборов, возглавляемых конными рыцарями, а затем перешла к пехоте - простолюдины-лучники, по сути, профессиональные солдаты, неоднократно участвовавшие в походах. Война становилась все более смертоносной, поскольку джентльменских правил стало меньше. Поскольку пехота и лучники были дешевле рыцарей, их можно было набирать и расходовать в больших количествах. Расходы на войну привели к тому, что парламенты и сословные собрания, утверждавшие налоги, получили немного больше власти. Наконец, война стала началом второй революции, когда появились пушки, управляемые специалистами, которые впервые сыграли решающую роль при Кастильоне. По мере удлинения стволов пушек и совершенствования пороха увеличились государственные инвестиции в вооружение, возросла способность разрушать замки баронов, и крупные государства укрепились. Война началась с того, что принцы сражались в боях. К ее концу они отступили в тыл или остались при своих дворах.
Решения о войне и мире принимались князем, как правило, по согласованию с его главными баронами. В случае необходимости повышения налогов могли проводиться собрания представителей высших классов, хотя зачастую ими манипулировали с помощью подкупа и угроз. Большое значение имели престиж и политические навыки князя или его главных советников. Говард утверждает, что европейские решения о войне демонстрируют "избыток аналитической рациональности", поскольку люди являются "рассуждающими" существами. Он не предлагает никаких доказательств этого утверждения. Луард перечисляет 229 войн за период 1400-1559 гг. и говорит, что не нашел ни одной серьезной попытки заранее просчитать шансы на победу. У воюющих были четкие цели, но они не заботились о том, как их достичь, поскольку сражаться было почетно, если речь шла о справедливом деле, независимо от исхода. Праведность перевешивала благоразумие. Войну объявляли, когда оскорбляли честь или когда видели возможность заявить о давно завоеванных правах. И в том и в другом случае можно было получить экономическую выгоду. Принц надеялся, что ему удастся собрать необходимые деньги и людей, а затем "с надеждой и верой" отправлял свои войска в бой, сколько бы их ни оказалось. Возможно, Луард преувеличивал, но средства войны не часто тщательно просчитывались. Чрезмерный оптимизм был широко распространен, как мы увидим на примере большинства моих случаев.
Теоретически война была путем к богатству, но в то же время она была источником чести и славы, требовала отваги. Как и в случае с Римом, трудно разделить алчность и славу. Джон Линн отмечает, что честь пронизывала и войну, и межличностные споры, и турниры: "Честь лучше всего интерпретировать как репутацию, а для рыцаря это означало явить пример воинских добродетелей". Аристократы средневековой и ранней современной Европы настолько высоко ценили свою честь, что ради ее сохранения рисковали жизнью даже в тех делах, которые современному человеку показались бы несерьезными . Мужчины не могли сражаться ни по какой другой причине, кроме как чтобы избежать подозрений в трусости. Фактически, чувство мужской чести обусловило обычный, почти случайный характер насилия". Таким образом, эмоции были не столько идиосинкразическими и личными, сколько продуктом монархической и аристократической культуры.