Солдаты порой боялись прослыть трусом больше, чем смерти. Социальный страх смягчал экзистенциальный страх, как мы видели в Гражданской войне в США. Сомнения возникали в условиях войны с высокой смертностью, когда первичные группы распадались с приходом неизвестных новобранцев, как это было в Гражданской войне и среди американских морских пехотинцев на Окинаве. Особенно это было характерно для немецкой армии на Восточном фронте во Второй мировой войне. И все же эти немцы продолжали сражаться и умирать до самого конца, отброшенные даже к воротам Берлина. Бартов считает, что это противоречит теории приятельства, тем более что вермахт изначально комплектовался по местному принципу, что поначалу усиливало приятельские отношения. Однако для Штауфера и его сослуживцев долгосрочные дружеские отношения не имели особого значения. Именно их взаимозависимость в бою порождала близость. Чарльз Москос отмечает: "Интенсивность первично-групповых связей, о которых так часто сообщают в боевых подразделениях, лучше всего рассматривать как обязательную необходимость, вызванную непосредственными обстоятельствами жизни и смерти". Парень рядом с тобой прикрывал твою спину, снимал напряжение черным юмором, весело ругался, врал за тебя, если ты не подчинился приказу или убил гражданского, заботился о тебе, если ты был ранен, а если ты умер, он отправил бы твое личное имущество твоей семье. Взаимность в жизни и смерти порождала сильную близость, которую некоторые называли любовью. Новобранцы быстро становились приятелями. Это было необходимо, иначе они погибали. Солдат, независимо от его преданности делу или послушания приказам, ставил перед собой главную цель - остаться в живых. Этого нельзя было добиться без своей основной группы.
Стауффер и его коллеги также попытались выяснить, насколько важны были приятели. В 1944 г. они спросили у пехотинцев, сражавшихся в Европе, что заставляет их идти вперед. Самым распространенным ответом было стремление выполнить задание или закончить войну (44%). На втором месте - стремление не подвести своих товарищей (14%), далее следуют мысли о доме и близких (10%), чувство долга и самоуважения (9%). Идеологические мотивы, такие как неприкрытый патриотизм, составили всего 5%. Выполнение задачи, долг и самоуважение можно объединить в неявное патриотическое чувство институционализированного морального долга, которое является скрытой идеологией для двух третей солдат. По мнению Эдварда Шилса, моральный дух в малых группах предполагает "набор обобщенных моральных предрасположенностей или чувство обязательства... некоторую степень идентификации с коллективом и некоторое чувство обобщенного обязательства и готовность признать законность его требований в многочисленных конкретных ситуациях. . . . Солдаты, которые в первую очередь думали о том, чтобы выполнить задание, должны были в какой-то мере признавать законность "задания" и чувствовать себя обязанными его выполнить"
Ощущение выполненного долга позволяло сосредоточиться на каждой задаче, стоящей перед солдатом, на каждом участке местности, на каждом движении, на каждой последовательности стрельбы, на каждой мелочи ритуала. Все вместе они могли частично перекрыть окружающий хаос и ужас. На протяжении большей части войны большинство немецких солдат, вероятно, действовали лучше, чем большинство американских, но все должно было измениться. Питер Мансур и Роберт Раш изучали бои американской пехоты в Бельгии в ноябре 1944 года с высокой потерей личного состава. Потери в полку Раша составили 87% от его первоначальной численности. Оба они согласны с Бартовым в том, что такие потери привели к краху системы "приятелей", но, по их словам, тем не менее, солдаты мрачно держались, сосредоточившись на выполнении задач каждый час каждого дня, чему способствовало осознание того, что они продвигаются в Германию, скоро выиграют войну и вернутся домой. Немцам, привыкшим к наступательным успехам , не хватало уверенности в обороне при отступлении, и в итоге они, а не американцы, потерпели поражение. Контекст сражения имеет значение.
Американские солдаты разделяли табу на патриотизм с развевающимися флагами. Они заявляли, что подобную "чушь" несут гражданские, не знающие реалий войны. Им было неприятно воспринимать гражданские представления о "героизме", зная о собственном несовершенном поведении. Им не нравилось иметь "героев" в качестве товарищей, поскольку их бросающаяся в глаза храбрость притягивала вражеский огонь, как магнит, ко всей группе. У большинства американских солдат была "негласная и довольно глубокая убежденность в том, что мы на правильной стороне и что война, раз уж мы в нее вступили, была необходима". Эта институционализированная идеология была важна для союзных войск, как и в начале войны во Вьетнаме. Солдаты не были так преданы своему делу, если считали войну несправедливой или невыигрышной, как это было характерно для поздних этапов войны во Вьетнаме.