О волшебных историях

Хотя в этом вопросе я не специалист и, возможно, не имею права на собственное мнение, все же осмелюсь сказать как филолог, что определение это неточно, а анализ проведен неадекватно. Способность к образному мышлению — это одна сторона. Ее–то по справедливости и следует называть Воображением. Восприятие же (перцепция) образа, всех его значений и форм (и контроль над этими процессами, совершенно необходимый для удачного воплощения образа) может быть различно по яркости и силе, что, впрочем, зависит от количественного, а не качественного уровня воображения. Л вот способность достичь такого воплощения мысленного образа, которое придавало бы ему «внутреннюю логичность реального»[13], — это совсем другое, для чего необходимо иное название. Это уже Искусство, то есть связующее звено между Воображением и плодом его деятельности — «вторичным» миром. Для моих теперешних целей требуется еще одно понятие, которое включит в себя как способность к художественному вымыслу, так и некую отстраненность, чудесность образов, созданных воображением и нашедших свое выражение в словах, — качество, необходимое для сказки. Поэтому я нахально присвою функции Шалтай–Болтая и применю для обозначения всего этого слово «Фантазия». Я придаю ему смысл, в рамках которого его старое, высокое значение, синонимичное понятию «воображение», сочетается с дополнительными, новыми: «нереальность» (то есть непохожесть на реальный мир), свобода от власти реальных, то есть увиденных (изученных) фактов — короче говоря, с понятием «фантастического». Таким образом, я не только сознаю, но и с радостью принимаю то, что между фантазией и фантастикой существует этимологическая и семантическая связь, поскольку фантастика имеет дело с образами того, чего не только «на самом деле нет», но чего вообще нельзя обнаружить в реальном мире или, во всяком случае, считается, что нельзя. Но, признавая, что понятие «фантазия» вторично, я отнюдь не считаю, что на нее следует смотреть свысока. То, что ее образы связаны с несуществующим в реальном мире (если это вообще возможно) — не недостаток, а достоинство. В таком смысле фантазия, на мой взгляд, — не низшая, а высшая, наиболее чистая и, следовательно, наиболее действенная форма Искусства.

Конечно, у фантазии есть изначальное преимущество: она приковывает внимание своей необычностью. Однако преимущество это было обращено против нее же самой, послужив вкладом в создание ее дурной репутации. Многие не любят, чтобы их внимание «приковывали». Им не нравятся всякие «фокусы» с реальным миром или с теми незначительными его реалиями, что составляют их собственный узкий мирок. Именно поэтому они глупо или даже злонамерен но путают фантазии со сновидениями, не имеющими ни малейшего отношения к Искусству[14], и даже с неуправляемыми психическими расстройствами: болезненными видениями и галлюцинациями.

Но причина смешения этих понятий кроется не только в ошибке или злом умысле, порожденных неприязнью. У фантазии есть и существенный недостаток: она труднодоступна. На мой взгляд, творческий потенциал фантазии еще далеко не исчерпан. Во всяком случае, на практике обнаруживается, что достичь «внутренней логичности реального» тем сложнее, чем больше фантастические образы и переустройство мира вымышленного отличаются от мира реального. Новую «реальность» легче получить из сравнительно «умеренного» образного материала. Поэтому фантазии слишком часто оказываются недоразвитыми. Их использовали и используют легкомысленно или полусерьезно; часто они применяются лишь для украшения — другими словами, остаются причудами. Ведь любой человек, унаследовавший поистине фантастический механизм человеческой речи, может, например, сказать: зеленое солнце, а многие могут к тому же представить его себе или даже изобразить. Но этого недостаточно — хотя, быть может, и эта малость уже несет в себе большую силу воздействия, чем множество «зарисовок с натуры» и «правдивых жизненных наблюдений», отмеченных похвалами критики.

Не только создать «вторичный» мир, в котором светит зеленое солнце, но и повелевать верой в этот вымышленный мир — вот задача, для выполнения которой понадобится немало труда и размышлений и, конечно же, особое умение, сродни искусству эльфов.

Мало кто рискнет выполнить эту задачу. Но если все же рискнули и задача в какой–то степени решена, перед нами оказывается редкостное достижение Искусства — образец его повествовательной разновидности, по форме близкий самым древним и самым лучшим образцам фольклора.