О времени, о душе и всяческой суете

Он прогнал образ Старлинга днем, Старлинга, похожего на труп на койке ночью, – и пошел по длинному коридору, стиснув зубы, чтобы не стучали. То и дело он останавливался возле других дверей, прижимал к ним ухо или на секунду заглядывал в палаты. За некоторыми из этих дверей скрывался чей-нибудь личный ад, шокирующее насилие которого должно было бы внести разлад в его собственную нормальность, как было всегда. Но ничто не влияло на него так, как пассивность Старлинга, – даже молитвенные стоны женщины в палате номер одиннадцать, которую истязали воображаемые демоны.

Вывод: он утратил свою нормальность.

Эта мысль тоже часто посещала его, невзирая на все попытки отогнать ее. Уиллс столкнулся с ней в длинном коридоре, обрамлявшем его болезненный разум, словно волновод микроволновой печи. И не сумел найти обоснование для отказа. Они в палатах, он в коридоре. И что с того? Старлинг в палате, но он не пациент. Он психически здоров и волен уйти, когда пожелает. Он оставался просто потому, что в этом заключалось его сотрудничество.

А если велеть ему уйти, это совсем ничего не решит.

Он закончил обход и пошел назад в кабинет, как человек, решительно шагающий навстречу неизбежному року. Ламберт, дежурный медбрат, храпел на диване в углу. Правила запрещали медбрату спать на дежурстве, но Уиллс уже не мог выносить его болтовню о выпивке и женщинах и о том, какие телепрограммы он сегодня пропускает, поэтому разрешил ему лечь.

Он ткнул Ламберта, чтобы тот закрыл рот, и сел за стол, придвинув к себе ночной отчет. Рука поползла по печатным линиям бланка, оставляя за собой поток слов, напоминавший след безумной улитки, а за ней, будто прихрамывая, двигалась ее тень.

«Пять часов утра. Везде тихо, кроме палаты номер одиннадцать. Пациентка в норме».

Потом он увидел, что написал, и в ярости перечеркнул последние два слова, а потом еще раз и еще раз, а когда написанное стало невозможно прочесть, заменил его на: «как обычно». В норме!

«Я в своем собственном сумасшедшем доме».

Он наклонил настольную лампу так, чтобы она светила ему в лицо, и повернулся взглянуть на свое отражение в зеркале на стене, висевшем здесь для дежурных медсестер. После бессонной ночи он выглядел несколько потрепанным, но в целом внешне с ним все было в порядке. Как обычно, как с пациенткой из палаты номер одиннадцать.

Тем не менее Старлинг продолжал спать всю ночь без сновидений, не живой и не мертвый.

Уиллс вздрогнул: ему показалось, как что-то черное, похожее на нить, задело его плечо. В сознании возник образ Старлинга, протягивающего с койки провода ЭЭГ, словно щупальца или нити из фильеры, опутывающие больницу своей сетью, и Уиллс, точно муха, оказался в ловушке, в самом ее центре.

Он представил, как из него, точно из мухи, вытягивают все соки.

И вдруг Ламберт выпрямился на диване и открыл глаза, как будто поднял ставни, чтобы утром проветрить дом.

– В чем дело, док? – сказал он. – Вы, черт возьми, белый как мел.

На плече не было никаких черных нитей.

– Ничего, – выдавил Уиллс. – Должно быть, просто устал.

Он подумал о том, что надо бы поспать и не приснятся ли ему сны.

Наступило яркое, теплое утро. Ему никогда не удавалось выспаться днем; проснувшись в четвертый или пятый раз и все еще чувствуя себя усталым, он решил оставить попытки заснуть снова. Он вспомнил, что сегодня должен прийти Дэвентри. Может, пойти поговорить с ним?..

Уиллс оделся и вышел за дверь, под глазами у него залегли темные круги. В саду вяло переминались с ноги на ногу менее тяжелые пациенты. Среди них прогуливались Дэвентри и старшая медсестра, нахваливали их цветы, тщательную прополку, отсутствие тли и мошек. Дэвентри интересовался садоводством только с точки зрения терапевтической пользы. В каком бы смятении ни пребывали пациенты, они это понимали, но Дэвентри, очевидно, не знал, что они все замечают. Уиллс посмеялся бы над этим, но смех ускользал от него. Неиспользуемые способности, как и неиспользуемые конечности, атрофируются.

Дэвентри заметил его издалека, на подходе. Птичьи глаза, прикрытые очками, по-куриному обратились в его сторону. Не размыкая губ, он что-то сказал старшей медсестре, та кивнула и отошла. Резкие черты лица озарила улыбка; ноги быстрыми шагами понесли его через крошечный газон, который пациенты никогда не косили, потому что газонокосилки опасны.

– А, Гарри! – радостно приветствовал его Дэвентри. – Я как раз хотел с тобой поговорить. Пройдем в кабинет?

Поворачиваясь, он дружелюбно взял Уиллса за руку. Уиллс, не переносивший этой привычки, выдернул руку, прежде чем хватка стала крепче.

– Если на то пошло, я тоже хочу с тобой поговорить, – сказал он.

Резкость его тона поколебала самообладание Дэвентри. Птичьи глаза окинули его лицо внимательным взглядом, голова слегка склонилась набок. У Дэвентри был длинный список вычурных манер, но Уиллс знал, что скрывается за каждой из них, и часто мог найти этому объяснение.

– Ха! – воскликнул Дэвентри. – Догадываюсь, о чем пойдет речь!