О всех созданиях - больших и малых

Снова я навестил бычка неделю спустя; на этот раз, увидев меня, он начал носиться по стойлу, точно скаковая лошадь. Когда я наконец, запыхавшись, загнал его в угол и ухватил за морду, во мне все ликовало. Я сунул пальцы ему в рот: язык стал упругим и уменьшился почти до нормальных размеров.

— Сделаем еще инъекцию, Эрик, — сказал я. — Если не очистить все как следует, язык начнет опять деревенеть. — Я принялся разматывать шланг. — Кстати, что-то я не вижу Джуди.

— Так она, наверное, решила, что он уже выздоровел. Да и нынче у нее другая забота. Вон, поглядите!

Я взглянул в дверь и увидел, что Джуди торжественно выступает по двору, неся во рту что-то желтое и пушистое.

Я вытянул шею.

— Что это она несет?

— А цыпленка.

— Цыпленка?

— Ну да. Вывелись месяц назад. Так старушка решила, что им лучшее место в конюшне. Устроила им там гнездо и все пробует свернуться вокруг них, только ничего у нее не получается.

Джуди скрылась в конюшне, но вскоре появилась снова и побежала к кучке цыплят, которые весело поклевывали между булыжниками, осторожно забрала одного в пасть и направилась к конюшне. Оттуда ей навстречу выбежал первый цыпленок и засеменил к остальной компании.

Усилия ее пропадали напрасно, но я не сомневался, что она не отступится — такой уж она родилась. Джуди, собака-сиделка, никогда не сменялась с дежурства.

Потребность заботиться о других у животных воплощается в материнском инстинкте — бесспорно, одном из самых могучих и ярко проявляющихся. Но среди знакомых мне животных только Джуди распространяла его на все живое. Как сказал Эрик Эббот, самым ее любимым занятием было присматривать за больной скотиной. Она была природной четырехногой сестрой милосердия — единственной в своем роде. И я часто спрашивал себя, а доводилось ли другим встречать подобных собак?

Глава пятьдесят седьмая

Мое пребывание в госпитале порождало у меня много разных мыслей. Например, что в моей ветеринарной практике я держу нож, а не лежу под ножом, и это много предпочтительнее.

И мне вспомнилось, с каким удовольствием года за два до войны я занес скальпель над распухшим собачьим ухом. Тристан, томно облокотившийся о стол, держал анестезионную маску у собачьего носа. В операционную вошел Зигфрид. Он бросил беглый взгляд на пациента.

— А, да! Гематома, про которую вы мне рассказывали, Джеймс… — Но тут он посмотрел на брата: — Боже великий, ну и вид у тебя с утра! Когда ты вчера вернулся?

Тристан обратил к нему бледную физиономию: между опухшими веками еле проглядывали покрасневшие глаза.

— Право, не знаю. Довольно поздно, как мне кажется.

— Довольно поздно! Я вернулся с опороса в четыре утра, а ты еще не явился! Где ты, собственно, был?

— Я был на балу содержателей лицензионных заведений. Отлично, между прочим, организованном.

— Еще бы! — Зигфрид гневно фыркнул. — Ты ничего не пропускаешь, а? Банкет метателей дротиков, пикник звонарей, вечер голубеводов и вот теперь — бал содержателей лицензионных заведений! Если где-то есть случай налакаться, уж ты его не упустишь!

Под огнем Тристан всегда проникался особым достоинством, и теперь он закутался в него, как в ветхий плащ.

— Дело в том, — сказал он, — что многие содержатели указанных заведений входят в число моих друзей.

Его брат побагровел.

— Охотно верю. Лучшего клиента, чем ты, у них, наверное, не было и никогда не будет.

Вместо ответа Тристан внимательно проверил анестезионный аппарат.

— И еще одно, — продолжал Зигфрид. — Я постоянно встречаю тебя с разными девицами. А ведь ты, предположительно, готовишься к экзамену.

— Ты преувеличиваешь! — Тристан оскорбленно посмотрел на него. — Не спорю, я иногда люблю женское общество — как и ты сам!

Тристан свято верил, что нападение — лучший вид обороны, а это был меткий удар: прекрасные поклонницы Зигфрида буквально осаждали Скелдейл-Хаус.

Но старший брат и глазом не моргнул.

— При чем тут я? — рявкнул он. — Я-то сдал все экзамены. Мы говорим о тебе. Ведь это тебя я видел позавчера вечером с новой официанткой из «Гуртовщиков»? Ты тут же юркнул за угол, но я знаю, что это был ты!

Тристан откашлялся.

— Очень возможно. Мы с Лидией друзья. Она очень милая девушка.

— Вполне допускаю. Но мы говорим не о ней, а о твоем поведении. Я требую, чтобы ты проводил вечера дома за учебниками. Хватит напиваться и бегать за юбками! Понятно?

— Более чем! — Тристан изящно наклонил голову и прикрутил клапан анестезионного аппарата.

Зигфрид, тяжело дыша, еще несколько секунд жег его взглядом. Такие нотации всегда выматывали его. Потом он быстро повернулся и ушел.

Едва дверь за ним закрылась, Тристан весь поник.

— Пригляди за аппаратом, Джим, — просипел он, пошел к раковине в углу, налил в мензурку холодной воды и выпил ее одним долгим глотком. Потом смочил кусок ваты и приложил его ко лбу.