О всех созданиях – мудрых и удивительных

Выехав из города, я нажал на газ изо всех сил. На самом деле я так делаю редко, поскольку, когда я превышаю на своей машине шестьдесят километров в час, мне начинает казаться, что машина разваливается. Но в тот момент мне на все было наплевать. Сжав зубы, я рванул вперед. Я не видел по дороге ни асфальта под машиной, ни каменных стен вокруг, все мое внимание было сосредоточено на пространстве за моей спиной, где пчелиный рой становился все ближе, а тон его гудения все зловещее.

Когда он превратился в злобный вой и стал сопровождаться звуком сильных когтей, скребущих картон, я начал трястись от страха. Когда я влетел в деревню Рейтон и оглянулся назад, Жоржина наполовину вылезла из коробки. Я протянул руку, схватил ее за загривок, и когда я остановился у ворот «Жасмин-коттеджа», то одной рукой поставил машину на ручной тормоз, а второй – положил кошку себе на колени.

Я откинулся на сиденье, и из моих легких вырвался вздох облегчения: я увидел, как миссис Бек копошится в саду.

Она приняла у меня Жоржину с радостным криком, но вскрикнула в ужасе, когда увидела выстриженный участок и два шва на ее боку.

– О, моя дорогая! Что с тобой сделали эти гадкие мужчины? – Она обняла кошку и уставилась на меня.

– С ней все в порядке, миссис Бек, – сказал я. – Можете дать ей немного молока сегодня вечером, а завтра – немного твердой пищи. Беспокоиться не о чем.

Она надула губы.

– Что ж, очень хорошо. А теперь… – Она искоса поглядела на меня. – Полагаю, вы хотите получить свои деньги?

– Ну, э…

– Тогда подождите здесь, я принесу.

Она повернулась и пошла в дом.

Я стоял, облокотившись на вонючий автомобиль. Я чувствовал боль от царапин на руке и на носу, я обследовал рваный рукав на пиджаке и понял, что истощен и физически, и эмоционально. Всю вторую половину дня я истратил на то, чтобы стерилизовать кошку, и что я имею в результате?

Я бесстрастно наблюдал, как старая дама идет по садовой дорожке с кошельком в руках. У калитки она остановилась и посмотрела на меня.

– Десять шиллингов, не так ли?

– Именно так.

Она некоторое время копалась в кошельке, потом достала десять шиллингов одной купюрой и с печалью посмотрела на нее.

– Ох, Жоржина, Жоржина, какая же вы дорогая кошечка, – произнесла она на одном дыхании.

Я с намеком начал протягивать руку, но она убрала купюру.

– Минуточку. Я забыла. Вы же должны будете снять швы, не так ли?

– Так, через десять дней.

Она решительно сжала губы.

– Ну, тогда есть еще много времени для того, чтобы вы получили ваши деньги. Вы же приедете сюда еще раз?

– Еще раз сюда?.. Вы не можете…

– Я считаю, что платить за не полностью выполненную работу – это плохая примета. А вдруг с Жоржиной случится что-нибудь ужасное.

– Но… но…

– Все, я уже приняла решение, – сказал она.

Она вернула купюру на место, захлопнула кошелек и пошла к дому. На полпути она обернулась и улыбнулась.

– Да, так будет лучше всего. Вы получите весь свой гонорар во время последнего визита.

Ностальгия

Мы были готовы покинуть Скарборо. И по иронии судьбы мы уезжали как раз тогда, когда природа, казалось, решила нам улыбнуться.

Майское солнце светило нам, когда мы выстроились на плацу перед «Гранд-отелем» в семь часов утра, хотя большую часть проведенной в Йоркшире зимы мы прожили в темноте, а ледяной ветер швырял снег нам в лицо. Теперь же я чувствовал сожаление, глядя поверх голов на прекрасный залив, лежавший у подножия утесов, на манящий чистый песок на берегу, на огоньки, играющие на поверхности моря, а восхитительный запах моря и водорослей пробуждал воспоминания беззаботности и счастья, которых нас лишила война.

– Смир-но! – Рык сержанта-пилота Блэккета катился над нашими головами, а мы замерли в шеренгах, и у каждого в ранце были вставлены листы картона, чтобы углы были ровными, а стенки – гладкими, каждый был коротко подстрижен, у каждого блестели ботинки, а пуговицы сияли, как золотые. Мы и не заметили, как Десятое училище начальной летной подготовки превратилось в сплоченное, дисциплинированное подразделение, весьма отличное от того шаткого полуфабриката, которым мы были шесть месяцев назад. Мы все сдали наши экзамены и больше не были младшими пилотами, нам присвоили звание старших пилотов, и моя зарплата взлетела с трех шиллингов до семи шиллингов трех пенсов в день.

– Напра-во! – вновь тот же рык. – Шагом марш! Шире шаг!

Высоко задирая руки, мы в последний раз прошли перед «Гранд-отелем», и я бросил на здание прощальный взгляд. Оно напомнило мне статную даму Викторианской эпохи, лишенную былого шарма, и я принял решение. Я вернусь сюда однажды после войны и посмотрю на «Гранд-отель» в великолепии, которого он достоин.

Так я и сделал. Много лет спустя Хелен и я сидели в глубоких креслах в холле, где когда-то были слышны крики спецполицейских. Официанты, утопая ступнями в толстых коврах, разносили чай и выпечку, а струнный оркестр играл отрывки из «Розмари».