О всех созданиях – мудрых и удивительных

Нынешний вечер был решающим. Если я останусь дома и высплюсь – все будет в порядке. Но я взглянул на телефон на тумбочке у кровати, и мне показалось, что это хищный зверь, припавший к земле перед прыжком.

Хелен сидела с вязаньем по другую сторону камина. Насморка у нее не было – она вообще никогда не простужалась. Даже тогда, в первые годы нашего брака, я в глубине души считал, что это нечестно с ее стороны. Но и теперь, тридцать пять лет спустя, все остается по-прежнему, и, когда я хлюпаю носом и чихаю, меня по-прежнему уязвляет ее упрямое нежелание последовать моему примеру.

Я придвинул кресло к самому огню. У деревенского ветеринара всегда хватает ночной работы, но, может быть, мне повезет. Уже восемь, а телефон ни разу даже не пискнул, – вдруг судьба смилуется над моей простудой и избавит меня от необходимости тащиться куда-то в сырой мрак?

Хелен довязала ряд и расправила готовую половину моего будущего свитера.

– Как он выглядит, Джим?

Я улыбнулся. Ее жест словно символизировал нашу семейную жизнь. Мои губы уже шевельнулись, чтобы произнести «потрясающе!», и тут раздался такой пронзительный звонок, что я от неожиданности прикусил язык. Моя дрожащая рука потянулась к трубке, а перед глазами поплыли кошмарные видения телящихся молодых коров. Час без рубашки – и я наверняка слягу.

– Говорит Соуден с фермы Лонг-Пасчер, – просипел голос мне в ухо.

– Что у вас, мистер Соуден? – Мои пальцы судорожно стиснули трубку: еще секунда, и я узнаю, что мне уготовано.

– Теленок тут у меня. Квелый какой-то и все кряхтит. Вы приедете?

У меня вырвался вздох облегчения. Теленок, у которого, предположительно, что-то с желудком. Могло быть куда хуже.

– Хорошо. Буду у вас минут через двадцать, – сказал я.

Но когда я обвел взглядом нашу теплую уютную комнату, мне стало горько от жестокой несправедливости жизни.

– Мне надо ехать, Хелен.

– Бедненький!

– Да, а у меня простуда, – простонал я. – И ты только послушай, как дождь хлещет!

– Обязательно оденься потеплее, Джим.

Я сердито посмотрел на нее.

– Тащиться туда целых десять миль! И ведь это страшная дыра, ни единого теплого уголка. – Я погладил ноющее горло. – Именно поездки туда мне и не хватало: у меня же наверняка температура.

Не знаю, все ли ветеринары жалуются своим женам, когда им приходится ехать по неприятному вызову, но, каюсь, я всю жизнь только это и делал.

Вместо того чтобы наградить меня хорошим пинком, Хелен улыбнулась.

– Мне очень жаль тебя, Джим, но, может быть, ты справишься быстро. А когда вернешься, тебя будет ждать тарелка горячего супа.

Я мрачно кивнул. Да, эта мысль могла послужить утешением. Хелен сварила к обеду крепкий мясной бульон, заправила его сельдереем, пореем и морковью, – он так благоухал, что и мертвого воскресил бы. Я встал, поцеловал ее и побрел в ночной мрак.

Ферма мистера Соудена примыкала к деревушке Даусетт, и я много раз ездил по этой узкой дороге. Она змеилась вверх по склонам безлесных холмов, безмятежно красивых летом, несмотря на суровую строгость. И какой чистый ветер гулял по этим травянистым просторам!

Но в этот вечер я уныло щурился сквозь заливаемое дождем лобовое стекло, а мрак осязаемо громоздился вокруг, и мое воображение рисовало тянущиеся к вершинам мокрые каменные ограды, над которыми несутся косые струи, заливая вереск и папоротник, превращая темные зеркала бочагов во взбаламученную жидкую грязь.

При виде мистера Соудена мне стало ясно, что я-то еще практически здоров. Жертвой эпидемии он явно стал уже несколько дней назад, но, как почти все фермеры, не позволил себе даже короткой передышки от тяжелого нескончаемого труда. Он поглядел на меня слезящимися глазами, закашлялся так, что, казалось, грудь у него вот-вот разорвется, и зашагал к службам. Мы вошли в высокий сарай; мистер Соуден поднял повыше керосиновый фонарь, и в его слабом свете я различил ржавеющие сельскохозяйственные орудия, кучу картошки, кучу турнепса, а в углу – наспех сооруженный закуток, где стоял мой пациент. Нет, не двухнедельный сосунок, как я почему-то ждал, а полугодовалый, но, правда, малорослый, хилый, кособрюхий – одним словом, заморыш. Светло-рыжая шерсть свисала под животом длинными патлами.

– Таким уж недоноском уродился, – просипел мистер Соуден между двумя приступами кашля. – И тела вовсе не набирает. Нынче с утра дождь поутих, и я его выпустил подышать. А он – на тебе!

Я забрался в закуток, поставил термометр и оглядел теленка. Когда я легонько толкнул его в сторону, он покорно подвинулся. Низко опустив голову, он тупо смотрел в пол глубоко запавшими глазами. Но хуже всего были звуки, которые он испускал каждые несколько секунд, – не кряхтенье, а долгие болезненные стоны.

– Да, это желудок, – сказал я. – На какой луг вы его сегодня выпускали?

– Он у меня в саду пасся, часа эдак два.

– Ах так! – Я посмотрел на термометр: температура была ниже нормальной. – Наверное, там паданцы валяются?

Мистер Соуден снова закашлялся, а потом оперся грудью на перегородку, чтобы отдышаться.

– Ну да. Яблоки и груши так в траве и лежат. Урожай в этом году был редкостный.