О всех созданиях – мудрых и удивительных

– Ну конечно же! Пропопамид! Просто не знаю, запомню ли я когда-нибудь это чертово название! – Он с восхищением посмотрел на своего старшего работника. – Чарли, а вы вот так сразу… Просто не понимаю, как это у вас получается.

Чарли слегка поклонился в знак благодарности.

Лорд Халтон обернулся ко мне.

– У вас ведь найдется для нас немного пропопамида, Хэрриот?

– Конечно, – ответил я. – По-моему, у меня есть тюбик-другой в машине.

Восседая на ведре в смешанном благоухании свиньи, отрубей и кофе, я почти физически ощущал накатывающиеся на меня волны ублаготворенности. Его сиятельство был явно на седьмом небе от всего, что произошло, Чарли улыбался той улыбкой превосходства, которая всегда появлялась на его губах, после того как он демонстрировал свое умение выговаривать заветное слово, ну а я все больше погружался в бездумную эйфорию.

С моего насеста мне была видна внутренность закутка, и зрелище было очень приятное. На время операции поросят посадили в большой ящик, но теперь они вернулись к матери и лежали бок о бок длинным розовым рядком, припав ротишками к соскам. Свинья, видимо, отпустила молоко: не было отчаянной возни, чтобы занять положение поудобнее, – ничего, кроме блаженной сосредоточенности.

Свинья была очень породистая, и, вместо того чтобы лежать сейчас на колоде мясника, она кормила свое потомство. Словно прочитав мои мысли, она удовлетворенно захрюкала, и во мне поднялось то чувство свершения и честной гордости, которое дарит даже маленькая победа, придавая смысл нашей жизни на земле.

Ну и еще кое-что. Меня вдруг осенила совсем новая мысль, щекоча мое самолюбие, как пузырьки шампанского. Кто еще в эту минуту из конца в конец Англии ест завтрак, собственноручно приготовленный и поданный ему маркизом?

И кто из нас коновал?

Я боюсь стоматологов.

Но еще больше я боюсь незнакомых стоматологов, поэтому, перед тем как отправиться служить в ВВС, я убедился, что с зубами у меня все в порядке. Все говорили мне, что к зубам летчиков предъявляют особые требования, и я не хотел, чтобы кто-то посторонний копался у меня во рту. А говорили, что нельзя оставить ни одной дырки.

Поэтому перед призывом я отправился к старому мистеру Гроверу в Дарроуби, и он тщательно сделал все, что нужно. Он прекрасно справлялся со своей работой, был предупредителен и осторожен, поэтому не вызывал во мне того ужаса, который внушали другие стоматологи. Входя в его кабинет, я не испытывал ничего, кроме сухости в горле, дрожания в коленях, а если учесть, что глаза я все время держал закрытыми, то мой поход к нему закончился вполне удачно.

Мой страх перед стоматологами уходит своими корнями в начало двадцатых годов, когда я впервые познакомился с ними. Еще ребенком меня отвели к ужасному Гектору Макдарроку в Глазго, и он следил за моими зубами вплоть до моей юности. Друзья моего детства говорили мне, что он и в них вселяет такой же постоянный страх, и я полагаю, что не одно поколение жителей города испытывало то же самое.

Конечно, нельзя было в этом винить только Гектора. Оборудование в те дни было примитивным, и визит к врачу-стоматологу превращался в настоящее испытание. Правда, Гектор, с его раскатистым смехом, габаритами и мощью фигуры, делал его еще тяжелее. А ведь он был очень милым человеком, веселым и добродушным.

Электрическая бормашина еще не была изобретена, а даже если и была, то в Шотландию не добралась, и Гектор сверлил зубы устрашающего вида машинкой с ножным приводом. У нее было огромное колесо с кожаным ремнем, которое сообщало вращение бору, и, когда вы лежали в кресле, перед вашими глазами мелькали два предмета: колесо, крутившееся возле самого уха, и огромное колено Гектора, истово ходившее вверх-вниз прямо перед вашим лицом.

Он приехал с севера и на шотландских фестивалях наряжался в килт со спорраном, а бревна швырял как спички. Он был так велик и силен, что я всегда оказывался безнадежно запертым в его кресле, а он наваливался на меня всей своей массой и сверлил зубы машиной, нажимая на педаль. Он только что не прижимал коленом мою грудь, но и без того владел мной полностью.

Его не беспокоили мои придушенные крики, когда он добирался до особенно чувствительных мест зуба, он в любом случае доводил работу до конца без каких-либо церемоний. У меня сложилось впечатление, что Гектор считал боль проявлением слюнтяйства, а страдания – средством укрепления духа.

Как бы то ни было, с тех пор я отдавал явное предпочтение нежным стоматологам типа мистера Гровера. Мне было приятно думать, что в случае драки у меня есть хороший шанс на победу или побег. Мистер Гровер также понимал, чего боятся люди, и это помогало ему в работе. Я помню, как он посмеивался, рассказывая мне об огромных фермерах, которые приходили к нему, чтобы удалить зуб. Он рассказывал мне, что подходил к стоявшему в той же комнате шкафу с инструментами, а когда оборачивался, обнаруживал, что кресло опустело.