О всех созданиях – прекрасных и разумных

– Знаете, – сказал он, – это ведь у меня не в первый раз с коровами случается в последнее время. Так, может, я что не так делаю? Как по-вашему, может, я им слишком корм запариваю? Так, что ли?

– Не исключено… – Я торопливо зашагал к машине. Уж лекцию о содержании коров я сейчас читать ни за что не стану! Когда я взялся за ручку дверцы, он сказал:

– Коли она к обеду не встанет, я сам звякну. И вот еще что: в том месяце вы мне черт-те чего в счет понаставили! А потому предупредите своего старшого, чтобы он не больно-то на перо налегал. – И, повернувшись, быстро зашагал к дому.

«Мило, нечего сказать, – размышлял я, тронув машину. – Ни тебе „спасибо“, ни тебе „до свидания“, а только претензии и угроза оторвать меня от рождественского гуся, если ему взбредет в голову». На меня накатила волна жаркого гнева: «Чертовы фермеры! Какие омерзительные личности среди них встречаются!» Мистер Браун угасил мою праздничную радость так успешно, словно обдал меня ледяной водой из шланга.

Поднимаясь на крыльцо Скелдейл-хауса, я заметил, что ночной мрак побледнел и посерел. В коридоре меня с подносом в руках встретила Хелен.

– Как ни грустно, Джим, – сказала она, – но тебя уже ждут. Что-то очень срочное. И Зигфриду тоже пришлось уехать. Но я сварила тебе кофе и поджарила хлебцы. Садись и перекуси. Времени на это у тебя хватит.

Я вздохнул. Значит, быть этому дню совсем будничным!

– А что там, Хелен? – спросил я, отхлебывая кофе.

– Да мистер Керби, – ответила она. – Старик очень тревожится за свою козу.

– Козу?

– Ну да. Он сказал, что она подавилась.

– Подавилась? Как же это, черт побери, ее угораздило подавиться? – загремел я.

– Право, не знаю. И может быть, ты не будешь на меня кричать, Джим? Я же не виновата.

Мне стало стыдно до слез. Срываю на жене свою досаду! Ветеринарам вообще свойственно набрасываться на тех бедняг, кому волей-неволей приходится сообщать им про неприятные вызовы или звонки, но я этим нашим свойством отнюдь не горжусь. Я смущенно протянул руку, и Хелен ее взяла.

– Извини, – сказал я и кое-как допил кофе. Благоволение во мне совсем иссякло.

Мистер Керби, старый фермер, уже ушел на покой, но, чтобы не сидеть сложа руки, он благоразумно арендовал деревенский домик с участком, которого хватало, чтобы держать корову, полдесятка свиней и его обожаемых коз. Козы у него были всегда – даже когда он вел молочное хозяйство. Коровы коровами, но за козами он ходил для души.

Жил он теперь в деревне высоко в холмах. И ждал меня у калитки.

– Эх, малый, – сказал он, – не хотелось мне тебя беспокоить ни свет ни заря, да еще на Рождество, но только что делать-то? Дороти совсем худо.

Он повел меня в каменный сарай, разделенный теперь на загончики. Сквозь сетку одного из них на нас тревожно поглядывала большая белая коза сааненской породы. Я внимательно на нее посмотрел, и почти сразу же она судорожно сглотнула, надрывно закашлялась, а потом замерла, вся дрожа. С губ у нее стекали струйки слюны.

Старый фермер испуганно ко мне обернулся:

– Видите? Вот я и побоялся ждать. Отложи я на завтра, так разве же она дотянула бы?

– Вы поступили совершенно правильно, мистер Керби, – сказал я. – Конечно, в подобном состоянии ее оставлять нельзя. У нее что-то застряло в горле.

Мы вошли в загончик, старик прижал козу к стене, а я попытался открыть ей рот. Особой радости она не испытала и, когда я сумел разомкнуть ее челюсти, издала протяжный, почти человеческий крик. Рот у коз довольно маленький, но рука у меня тоже невелика, и, как ни старалась Дороти задеть меня острыми задними зубами, я забрался пальцами довольно глубоко в глотку.

Да, там, несомненно, что-то застряло. Но я только-только касался непонятного предмета ногтем, зацепить же его мне не удалось. Тут коза замотала головой, и я еле успел выдернуть руку, всю в сосульках слюны. Смерив Дороти задумчивым взглядом, я обернулся к мистеру Керби:

– Знаете, странно что-то! В глубине глотки у нее я нащупал мягкий комок. Словно бы материю. Скорее можно было бы ожидать, скажем, обломок ветки, вообще чего-нибудь с острыми концами. Просто диву даешься, какую только дрянь не ухитряются козы подбирать, пока пасутся! Но если это тряпка, то что там ее держит, а? Почему она ее просто не проглотит?

– Это верно! – Старик ласково погладил козу по спине. – Так, может, она без помощи обойдется? Само вниз проскользнет?

– Нет. Застряло плотно. Бог знает как это получилось, но сидит крепко. И ее надо поскорее от этого избавить, ведь она уже раздувается. Вот, сами взгляните! – И я указал на левый бок козы с бугром начинающейся тимпании рубца. В ту же секунду Дороти снова забилась в кашле, который, казалось, разрывал ее на части.

Мистер Керби смотрел на меня с мольбой, а я не знал, что делать.

– Я схожу в машину за фонариком, – сказал я, выбираясь из загончика. – Может, удастся рассмотреть, в чем тут штука.

Старик светил фонариком, а я снова открыл козе рот, и опять у нее вырвался жалобный звук, словно детский плач. И вот тут-то я заметил у нее под языком узкую черную ленточку.