О всех созданиях - прекрасных и удивительных

Но всему приходит конец. Гранвилл снял шапочку и отошел от стола, оставив остальное на сестер. (Я, как и в первый раз, от души ему позавидовал.) Он был весь мокрый. У себя в кабинете он вымыл руки, вытер лоб полотенцем, облачился в элегантный пиджак и вытащил из нагрудного кармана трубку — совсем другую, чем в прошлый раз. Со временем я убедился, что все его трубки были не только красивыми, но и огромными — у этой чашечка подошла бы и для кофейного сервиза. Он нежно потер ее о нос, пополировал желтой тряпочкой, с которой, по-видимому, не расставался, и любовно поднес к свету.

— Текстура-то, Джим, а? Просто чудо.

Он благодушно набил трубку из своего большого кисета, закурил ее, выпустив мне в лицо благоуханный клуб дыма, и взял меня под руку.

— Пошли, малыш. Пока они там убираются, посмотрим, что у меня и как.

И мы обошли клинику: приемные и смотровые, рентгеновский кабинет, аптеку и, разумеется, регистратуру с внушительной картотекой, содержавшей истории болезней всех пациентов клиники с момента ее открытия.

Но наибольшее удовольствие я получил от посещения теплых кабинок, в которых набирались сил животные после операций.

Гранвилл не успевал тыкать трубкой:

— Удаление яичников, энтеротомия, гематома ушной раковины, заворот век. — Внезапно он нагнулся, всунул палец в ячейку сетки и умильно прожурчал: — Ну-ка, Джордж! Ну-ка, маленький, пойди сюда! Да не бойся, дурачок, это же дядюшка Гранвилл, а не кто-нибудь чужой!

Маленький уэст-хайлендер с ногой в гипсе подковылял к сетке, и мой коллега почесал ему нос.

— Это Джордж Уиллс-Фентам, — добавил он в пояснение. — Радость и гордость вдовствующей леди Уиллс-Фентам. Отвратный сложный перелом, но все обошлось благополучно. Он застенчив, наш Джордж, но милый малыш, если узнать его покороче, верно, старина? — Он продолжал почесывать косматую мордочку, и даже в смутном свете было видно, как бешено виляет короткий белый хвост.

В самой последней послеоперационной кабинке лежала Моди — крохотный дрожащий комочек. Дрожь означала, что она приходит в себя после наркоза. Я открыл дверцу и протянул к ней руку. Головы поднять она еще не могла, но посмотрела на меня, а когда я легонько погладил ее по боку, рот у нее раскрылся в тихом хрипловатом «мяу». И у меня потеплело на сердце: у нее вновь была нормальная нижняя челюсть! Она могла открыть ее и закрыть, а жуткая мешанина кровавых лохмотьев и обломков кости ушла в область дурных снов.

— Замечательно, Гранвилл! — прошептал я. — Просто поразительно!

Великолепная трубка благодушно извергла клуб дыма.

— Да, неплохо, а, малыш? Недельки две на жидкой пище — и будет себе поживать как ни в чем не бывало. Никаких осложнений не предвидится.

Я выпрямился.

— Чудесно. Мне не терпится поскорее обрадовать полковника Бозуорта. Могу я отвезти ее сегодня же?

— Нет, Джим, не торопитесь так. Денька два я еще за ней посмотрю. А потом пусть сам полковник ее и заберет.

Он увел меня в ярко освещенную приемную и, остановившись там, окинул меня внимательным взглядом.

— Раз уж вы здесь, вам надо обязательно поздороваться с Зоей, — объявил он. — Но прежде одна идея. Не хотите ли поехать со мной…

Я испуганно попятился.

— Э… ну… пожалуй, все-таки не стоит, — забормотал я. — В тот вечер мне очень понравилось в клубе, но… сегодня лучше не стоит…

— Да погодите, малыш, погодите! — обезоруживающе перебил Гранвилл. — При чем тут клуб? Нет, я просто подумал, не захотите ли вы поехать со мной на заседание.

— Заседание?

— Ну да. Из Эдинбурга приехал профессор Миллиген сделать доклад в Северном ветеринарном обществе о болезнях обмена веществ. По-моему, вам не захочется упустить подобный случай.

— Маститы, кетозы и прочее?

— Ага. Как раз по вашей части, сынок.

— Да, безусловно. Может быть… — Я умолк и задумался. В частности, над тем, почему специалист по мелким животным вдруг возжелал послушать доклад о коровьих недугах. Но, наверное, я его недооценил. Конечно же ему нравится быть в курсе всех новейших достижений ветеринарии.

Видимо, я не сумел скрыть своих колебаний, так как он продолжал меня соблазнять.

— Меня крайне устроит, Джим, если вы поедете со мной. И ведь вы одеты элегантней некуда. По правде сказать, когда вы вошли, я невольно подумал, до чего же у вас франтоватый вид.

Тут он был прав. На этот раз я не поспешил к нему в рабочей одежде. Меня все еще терзали воспоминания о предыдущем визите, и я твердо решил, если мне еще предстоит встретиться с очаровательной Зоей, обязательно быть: а) прилично одетым; б) трезвым; в) в нормальном состоянии, а не пыхтеть и рыгать, точно бычок с заворотом кишок.

Хелен согласилась, что мне следуем загладить первое впечатление, и обрядила меня в мой лучший костюм.

Гранвилл провел ладонью по моему лацкану.

— Отличная материя, если мне дозволено высказать свое мнение.

И я решился.

— Ладно! Буду рад поехать с вами. Только разрешите позвонить Хелен, предупредить, что мне придется задержаться, и я в вашем распоряжении.