О всех созданиях - прекрасных и удивительных

Потом мы встали из-за стола, он переходил от группы к группе, здороваясь, разговаривая, а я с почтением взирал на приближавшуюся внушительную фигуру. Кармоди и в юности был крупен, но сейчас фрак обтягивал неправдоподобно массивные плечи, сияющий белизной необъятный пластрон плотно облегал выпуклость брюшка, и он производил впечатление гиганта. Проходя мимо, он остановился и взглянул на меня.

— Хэрриот, если не ошибаюсь? — Благообразное румяное лицо все так же дышало спокойной силой.

— Совершенно верно. Рад вас снова видеть.

Мы обменялись рукопожатием.

— И как у вас дела в Дарроуби?

— Да все обычно, — ответил я. — Работы невпроворот. Если у вас будет настроение, приезжайте помочь.

Кармоди кивнул вполне серьезно.

— С большим удовольствием. Мне это было бы очень полезно.

Он сделал шаг и остановился.

— Но если вам потребуется взять кровь у свиньи, пожалуйста, сразу же меня вызовите.

Наши взгляды встретились, и в ледяной голубизне его глаз вдруг затеплилась веселая искорка.

Он пошел дальше. Я еще смотрел на его удаляющуюся спину, когда кто-то ухватил меня за локоть. Брайан Миллер, такой же никому не известный счастливо практикующий ветеринар, как и я.

— Идемте, Джим! Угощаю! — сказал он.

Мы пошли в буфет и взяли две кружки пива.

— Уж этот мне Кармоди! — объявил Брайан. — Ум, конечно, огромный, а так сухарь из сухарей.

Я отхлебнул, посмотрел в кружку и, помолчав, ответил:

— Ну, не скажите. Бесспорно, он такое впечатление производит, но человек он что надо.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

Ни один ветеринар не любит, чтобы ему затрудняли работу, и, продолжая нащупывать ягнят, я не сдержал раздражения:

— Право же, мистер Китсон, — сказал я сердито, — вам следовало бы вызвать меня пораньше. Сколько времени вы пытались помочь ей разродиться?

Фермер что-то буркнул с высоты своего роста и пожал плечами.

— Да самый чуток. Недолго, в общем-то.

— Полчаса? Час?

— Куда там! Ну, может, минут пяток.

Мистер Китсон нацелил на меня острый нос и хмурый взгляд. Впрочем, это было его обычное выражение: я никогда не видел, чтобы он улыбался, а представить себе, что его обвислые щеки колыхнутся от веселого смеха, было и вовсе невозможно.

Я скрипнул зубами и решил молчать, но я-то знал, что за пяток минут стенка влагалища не могла бы так распухнуть, а ягнята — стать сухими, точно наждачная бумага. И ведь предлежание было правильным: головное у одного, тазовое у другого. Но только, как часто бывает, задние ножки одного лежали по сторонам головы второго, создавая иллюзию, будто они принадлежат ему же. Я готов был побиться об заклад, что мистер Китсон вдосталь повозился тут своими грубыми лапищами, упрямо стараясь вытащить эту головку и эти ножки обязательно вместе.

Да вызови он меня сразу, мне и минуты бы не понадобилось, а теперь вот ни дюйма свободного пространства, работать приходится одним пальцем — и все без толку. Вот если бы всеми пятью!..

К счастью, нынешние фермеры редко устраивают вам такие сюрпризы. Во время окота я обычно слышу: «Ну нет, я пощупал и сразу понял, что мне это не по зубам». Или же, как на днях мне сказал хозяин овчарни: «Двоим с одной маткой возиться, да разве же это дело?» По-моему, лучше не скажешь.

Но мистер Китсон принадлежал к старой школе. И ветеринара звал, только перепробовав все остальное, а прибегнув к нашим услугам, обычно оставался очень и очень недоволен результатами.

— Бесполезно! — сказал я, извлекая руку и быстро прополаскивая ее в ведре. — Надо что-то сделать с этой сухостью.

Я прошел по всей длине старой конюшни, превращенной во временный приют для ягнящихся овец, и вынул из багажника тюбик с кремом. На обратном пути я расслышал слабый стон где-то слева. Освещена конюшня была слабо, а самый темный угол был еще отгорожен старой дверью, снятой с петель. Я заглянул в этот импровизированный закуток и с трудом разглядел лежащую на груди овцу. Голова ее была вытянута, ребра поднимались и опадали в ритме частого трудного дыхания. Так дышат овцы, испытывая непрерывную боль. Иногда она тихо постанывала.

— Что с ней такое? — спросил я.

Мистер Китсон угрюмо поглядел на меня из противоположного угла.

— Вчера окотилась, да неудачно.

— Как — неудачно?

— Ну-у… ягненок один, крупный, а нога назад завернута.

— И вы его так и вытащили… с завернутой ногой?

— А что еще делать-то было?

Я перегнулся через дверь и приподнял хвост, весь в кале и выделениях. Я даже вздрогнул — таким все там было синим и распухшим.

— Ею следовало бы заняться, мистер Китсон.

— Да нет! — В голосе фермера послышалась досада. — Ни к чему это. Посмотрите вы ее, не посмотрите — все едино.

— Вы думаете, она умирает?

— Угу.

Я провел ладонью по ее голове. Губы и уши холодные. Пожалуй, он прав.

— Так вы уже Мэллоку позвонили? Ее надо бы поскорее избавить от лишних страданий.

— Да позвоню я, позвоню… — Мистер Китсон переступил с ноги на ногу и отвел глаза.