О всех созданиях - прекрасных и удивительных

Наконец я поднялся с пола и сумел, спасая свое достоинство, представить случившееся пустяком. Отъехав, однако, от фермы мистера Дейкра на милю, я остановил машину и ощупал себя с ног до головы. Все ребра дружно ныли, словно меня переехал небольшой дорожный каток, а на левой ягодице, несомненно, зрел синяк — там, где я приземлился на кутиметр, но в остальном я, видимо, остался цел и невредим. Стряхнув с брюк щепки и труху, я влез в машину и заглянул в список предстоящих визитов.

Я прочел следующий адрес, и по моему лицу разлилась блаженная улыбка: «Миссис Томпкин. Джейсмин-террас 14. Подрезать клюв воинственному попугайчику».

Да здравствует бесконечное разнообразие ветеринарной практики! После этого бычищи мне настоятельно требовалось что-то маленькое, слабенькое, безобидное — ну, словом, волнистый попугайчик.

Дом номер четырнадцать стоял в строю скверных кирпичных домишек, которые после первой мировой войны так любили возводить подрядчики. Я вооружился щипчиками и вылез на узкий тротуар. Выходившую прямо на него дверь мне открыла симпатичная рыжая женщина.

— Я миссис Доддс, соседка, — объяснила она. — Приглядываю за старушкой. Ей ведь восемьдесят с лишком, а живет она одна. Сейчас вот за пенсией ей ходила.

Я вошел в тесную, заставленную мебелью комнатенку.

— Ну вот, миссис Томпкин, — сказала миссис Доддс сидящей в углу старушке и положила на каминную полку пенсионную книжку и деньги. — Вот ваша пенсия. А это мистер Хэрриот. Он сейчас посмотрит Питера.

Миссис Томпкин кивнула и заулыбалась:

— Вот уж спасибо! А то бедняжка ничего не ест — с таким-то клювом! Я за него боюсь! У меня ведь, кроме него, никого на свете нет.

— Понимаю, миссис Томпкин. — Я посмотрел на зеленого попугайчика в клетке у окна. — Эти пичужки — отличная компания, особенно когда они разговаривают.

— Так-то так, — засмеялась она. — Только Питер больше помалкивает. По-моему, он ужасный лентяй. Но мне с ним хорошо.

— Да-да, — ответил я. — Но им и правда пора заняться.

Клюв очень разросся — крючок почти задевал грудку. А впрочем, пустяки: щелкну щипчиками, и его жизнь разом преобразится. Работа удивительно мне под настроение.

Я открыл дверцу и осторожно засунул руку в клетку.

— Не бойся, Питер, не бойся! — ласково приговаривал я, а попугайчик испуганно метался по клетке. Но мне скоро удалось загнать его в уголок и осторожно зажать в пальцах. Я вынул его из клетки, вытащил щипчики… и замер.

Зеленая головка больше бойко не высовывалась из моего кулака, а бессильно свисала. Глаза затянула пленка. Я с недоумением поглядел на него и разжал пальцы. Он неподвижно лежал у меня на ладони. Мертвый.

Облизывая пересохшие губы, я смотрел на яркие перышки, на длинный клюв, который уже не надо укорачивать, на повисшую головку. Я не стиснул его, не был небрежен — и все-таки жизнь в нем угасла. Причиной мог быть только панический страх.

Мы с миссис Доддс обменялись взглядом, полным ужаса, а потом я заставил себя посмотреть на миссис Томпкин. К своему удивлению, я увидел, что она все так же кивает и улыбается.

Отведя соседку в сторону, я спросил:

— Миссис Доддс, видит она не очень хорошо?

— Совсем близорука, а очки, хотя и стара, носить не хочет. Из гордости. Она и на ухо туговата.

— Понимаете… — Сердце у меня все еще отчаянно колотилось. — Просто не знаю, что делать. Если сказать, это же будет для нее таким потрясением! И неизвестно, как она его перенесет.

Миссис Доддс испуганно кивнула:

— Правда, правда. Она же на него надышаться не могла.

— Ну, выход только один, — зашептал я. — Вы не знаете, где бы я мог раздобыть другого попугайчика?

Миссис Доддс задумалась.

— Вот разве у Джека Алмонда? Он на краю города живет и, по-моему, держит всяких птиц.

Я откашлялся, но голос мой все равно прозвучал предательски хрипло:

— Миссис Томпкин, будет лучше, если я приведу Питера в порядок у нас. Я скоро привезу его назад.

Я вышел, а она кивала и улыбалась мне вслед. С клеткой в руке я опрометью скатился с крыльца. Три минуты спустя я был на краю города и стучался в дверь Джека Алмонда.

— Мистер Алмонд? — спросил я плотного мужчину, который открыл мне дверь.

— Он самый, молодой человек! — Меня одарили неторопливой благодушной улыбкой.

— Вы держите птиц?

Он с достоинством выпрямился.

— Держу. И я председатель Общества любителей декоративных птиц Дарроуби и Хоултона!

— Вот и отлично, — пробормотал я. — А зеленого волнистого попугайчика у вас не найдется?

— У меня имеются канарейки. Волнистые попугайчики. Неразлучники. Жако. Какаду…

— Мне бы волнистого!

— У меня имеются белые. Зелено-голубые. Ожерел-ковые. Охристые.

— Мне бы зеленого…

Он болезненно поморщился, словно моя торопливость была непростительным нарушением правил хорошего тона.

— Э… ну… идемте посмотрим.

Я последовал за ним, и мы размеренным шагом прошли через дом на задний двор, половину которого занимал длинный сарай с поразительным по своему разнообразию собранием птиц.