О заблуждениях и истине

Но нельзя ему, как и оному путешественику, не верить убеждению собственному: он ясно видит, что чувства вносят в его разум образы вещей; и притом также принужден признаться, что сии вносимые в его понятия вещи некоторые суть добрые, а некоторые суть злые.

Опасность этой системы

Как же поверить тем, которые запрещают ему разбирать вещи, и утверждают, что все они суть ни добры, ни злы, а одинакой сущности? Не должен ли паче вознегодовать на них, и остерегаться столь опасных учителей?

Сие есть, повторяю, обыкновенное искушение мысялм человека, и притом самое прелестное, которым злое Начало более всего может воспользоваться; ибо когда упоит человека сим мнением, что не надобно делать разбору в вещах, его окружающих, легко приведет его в ту же неизвестность и беспорядок, в который и сам впал, отторгнувшись от всякого Закона.

Но если Правосудие всегда назирает человека, то надлежит ему иметь и средства распознавать хитрости врага своего, и разрушать по изволению все его предприятия; иначн не был бы он наказуем за то, что попустил себя обмануть. Средства же сии должны иметь основание в собственном естестве человека, которое не может изменяться, равно как и естество Начала, от коего он произошел. И так собственная его сущность, будучи не совместна с ложью, рано или поздно откроет ему обман, и естественным образом приведет к истине.

Я употреблю теперь сии же самые средства, обище мне со всеми людьми, чтобы показать им опасность и нелепость сего мнения, разрушающего их блаженство, и удобного погрузить их в бездну беззакония и отчаяния. Довольно я доказал нашими страданиями нашу свободу; и так я спрошу Материалистов, как могли они ослепиться до того, что им кажется человек токмо машиною? Я бы желал, чтоб они по малой мере признались чистосердечно в том, что сия машина есть действующая, и содержит в себе начало своего действия; иначе ежели бы она была совершенно страдающая, то принимала бы в себя все, и ничего бы не издавала от себя.

Способность, врожденная Человеку

Но как скоро показывает она некоторую действительно, то должна неотменно иметь в себе силу, могущую показать сию действительность. Я не думаю, чтобы кто-нибудь стал утверждать, что сию силу получаем мы от чувствований. Думаю также, что человек без сей врожденной ему силы не мог бы ни приобретать, ни сохранять познания о какой-либо вещи, что мы и примечаем в существах несмысленных. Из сего явствует, что человек содержит в себе семя света и истины, которых знаки столь часто являет. Не довольно ли сего к опровержению сего дерзкого учения, уничижительного для человека?

Но мне тотчас сделают возражение, что не только скоты, но все Существа телесные производят действия внешние, из чего следует, что все сии существа имеют нечто в себе, и не суть простые машины. И тогда спросят у меня: какая же разность между их Началом действия и Началом, находящимся в человеке? Сию разность легко тот усмотрит, кто обратит к ней внимание, и читатели мои узнают ее, когда устремят взор свой на причину сей ошибки.

Некоторые Существа суть разумеющие, а некоторые суть токмо чувствующие; человек вместе и то, и другое. Вот в чем загадка! Сии разные отделения существ имеют каждое и Начало действия особливое; человек оди оба сии начала соединяет в себе, и кто только потщится их различить, легко решит все зратруднения.

О древней одежде Человека

Человек по своему происхождению пользовался всеми правами разумного Существа, хотя имел на себе наружный покров; поелику во временной стране ни одно Существо не омжет пробыть без одеяния. Теперь, когда уже я довольно о сей одежде открыл, признаюсь, что непроницаемая та броня, о которой выше мною сказано, ничто иное была, как первая одежда человека. Но почему же она была непроницаема? Понеже она, будучи единственною и простою, по превосходному своему естеству не могла ни коим образом разделиться, и Закон состава стихийного не имел над нею никакой силы.

О новой одежде человека