О загробном мире. Православное учение

В это время вышел в отставку наш сосед поручик Андрей Петрович Белкин. Имея довольно ограниченное состояние, он хотел через женитьбу улучшить свое положение. Соседи-помещики, не знавшие моих обстоятельств, сказали, что я хорошая и богатая невеста. Как образованный молодой человек, он скоро познакомился с нами и начал просить моей руки. Его чин, вежливое обращение и внимание к бабушке расположило в его пользу. Оставалось одно препятствие – жених был, по нашему мнению, суетный (так мы называли православных). Но советы других и это препятствие устранили. Бабушка дала слово, но с тем, чтобы меня не только не отвращать от прежней веры, но дать мне полную свободу молиться по-своему и не препятствовать ездить в раскольническую часовню. Мы обвенчались.

Надежды моего мужа на мое богатое приданое не сбылись. Много нужно было хлопот и издержек, чтобы имение, принадлежащее мне по праву, вырвать из рук недоброго дяди. А покойный Андрей Петрович был человек чуждый всяких тяжб, да и средства к тому же имел самые ограниченные. Поэтому мы решились, возложив всю надежду на Господа Бога, жить, как будет угодно Его святой воле. Надежда нас не обманула. Занявшись хозяйством в небольшом имении мужа, мы имели безбедное содержание для себя и для своей семьи, которой нас благословил Бог.

Много времени прошло после моего замужества, а я все еще коснела в своем нечестии. Мой покойный муж был человек добрый, он искренно любил меня, не напоминал мне о перемене веры и всегда был готов предупреждать мои желания. Заметно было, что разность веры его сильно тревожила, но он всегда умел скрывать это. Были минуты, когда я думала о превосходстве православной веры, но пока не пришла пора моего возрождения, эта мысль скоро меня оставляла. Меня особенно удивляла истинно христианская жизнь моего мужа и свято исполняемые им благочестивые обряды. Например, в Великий пост, когда, бывало, он говел, после ужина в понедельник и до принятия Святых Таин он ничего не ел. Да и после приобщения Святых Таин напьется только чаю и уже поздно вечером поужинает. Одна молитва да чтение душеполезных книг были в это время его пищей. Размышляя о его трудном подвиге, я представляла себе, что это зависит от его крепкого сложения. Пользуясь, по милости Божией, и сама цветущим здоровьем, я также пыталась это выполнить, но у меня ничего не получалось! Наконец я спросила его:

– Как ты можешь так поститься целую неделю? Это зависит от человеческих сил или этому есть другая причина?

Он нахмурил брови и, помолчав немного, начал говорить:

– Если бы ты…

Он тотчас замолчал, окончив начатую речь тяжелым вздохом. Я сразу поняла, что он этим хотел напомнить, что если бы я исповедовала истинную веру, то могла бы выполнить то же, что и он. Только муж не хотел изменить данного бабке слова и поэтому не стал больше говорить. На этот раз и я замолчала и пошла в свою комнату. Какая-то безотчетная грусть наполнила мою душу, в сердце была пустота, и я чуть не плакала, сама не зная о чем. Я могла думать только о нашем разговоре.

Целый год эта мысль меня не покидала, наконец я решилась поднять прежний вопрос. Это тоже было Великим постом, в день принятия моим мужем Святых Таин. Я спросила его:

– Неужели тебе так легко поститься?

Муж не изменил своего светлого взора, который был у него всегда после приобщения Святых Таин, и с улыбкой сказал:

– Это зависит не от наших сил, а от помощи Божией. На это нужно время, чтобы заслужить такую милость, нужно покорить тело духу, питать его молитвой и Словом Божиим, и особенно Телом и Кровью Господа Иисуса Христа, которых так называемые староверы по своему упорному невежеству не принимают.

– Продолжай! Я знаю, чего ты боишься, но я тебе позволяю!

– Да, друг мой, – продолжал он, – великое дело – обрести истинную веру, где все располагает человека к Богу, где есть Таинства, освящающие его, чего ваша кривая вера не имеет.

Последние слова, конечно, по навету врага, сильно оскорбили меня, и я с неудовольствием сказала:

– Довольно! Я на твою веру не произношу хулы, а ты начинаешь порицать мою, называя ее кривой. Там, за гробом, узнаешь, кто из нас прав, кто виноват.

Он нахмурил брови и пошел в свой кабинет, как будто нехотя сказав:

– Сама же вызвалась!

Я, тоже взволнованная, ушла в свою комнату. Грусть больше прежнего овладела мной, и я сердечно жалела, что вызвала его на этот разговор. Я старалась быть веселой, но тайная грусть томила меня. О, Господи! Грех юности моей и неведения моего не помяни!