О западной литературе

Творчество знаменитого японского писателя Юкио Мисимы (1925–1970) долгие годы было у нас под запретом, а имя упоминалось исключительно в негативном смысле. Оно и немудрено. Модернист. Монархист. Гомосексуалист. Садист. Империалист. Реваншист. Сатанист (сам Мисима расшифровывал свое имя как «Сатана, очарованный смертью»). А еще культурист и каратист. А еще буддист и ницщеанец. А еще – человек, покончивший с собой средневековым способом харакири: Мисима вспорол себе живот слева направо длинным ножом, а один из его друзей – секундант – отрубил ему голову. Малый джентльменский набор сущностно важных характеристик Мисимы был чересчур велик для охранительного сознания – и для цензорского, и, готов согласиться, для обывательского. И при всей тогдашней любви к японской литературе (достаточно назвать имена Акутагавы, Кавабаты, Кобо Абе и Кэндзабуро Оэ) Мисиму мы игнорировали. А отечественная критика воспринимала его творчество как странный декадентский вывих отравленного трагедией Хиросимы сознания.

Лучший роман Мисимы «Золотой храм», опубликованный в годы перестройки в «Иностранной литературе», прошел практически незамеченным. И в этом тоже не было ничего удивительного. Тогда гремели другие имена: Дудинцев, Шатров, Рыбаков, Гроссман. А из иностранцев – Василий Аксенов и Владимир Войнович. Собственно зарубежная литература, включая и столь милую интеллигентскому сердцу японскую, попала в «мертвую зону» читательского невнимания. Сейчас однотомник избранных произведений Юкио Мисимы, подготовленный (составление, перевод и предисловие) Григорием Чхартишвили, вышел – и, будем надеяться, читатель наконец откроет для себя этого замечательного писателя. Однотомник вышел в серии «Экслибрис» – вслед за Борхесом, Кортасаром и англоязычными романами Набокова, – но не должен затеряться и в столь престижном ряду.

Юкио Мисима прошел немало говорящий нашему сердцу путь от убежденного космополита и западника до рьяного патриота, чтобы не сказать шовиниста. Не утратив при этом, однако же, ничего из модернистских принципов и творческих наработок. И – случай в литературе XX века не столь уж частый – сумел, пусть и самым трагическим образом, спаять жизненный и творческий опыт воедино. Хилый и болезненный юноша («уклонист» от воинской службы в годы войны), даже внешне соответствующий своим декадентским писаниям, он заставил себя позднее стать силачом – одним из лучших японских культуристов, мастером борьбы кэндо и карате. Протестуя против «национального мазохизма», охватившего уже начавшую процветать после страшного поражения в мировой войне Японию, он создал собственный «потешный полк» – и, возглавив его, поднял восстание.

И, потерпев стремительное и бесславное поражение, 25 января 1970 года покончил с собой. Любопытно, что все это с большой точностью предсказано в рассказе «Патриотизм», публикуемом в однотомнике.

В традиционном конфликте между искусством и жизнью в трактовке Мисимы неизменно присутствовал «третий партнер» (выражение Р. М. Рильке) – Смерть. На Востоке к смерти относятся несколько иначе, чем в христианской ойкумене, – там верят в переселение душ, а само земное бытие рассматривают как тягостное, но неизбежное испытание. В случае Мисимы на это накладывается и кодекс чести самурая, сочетающей презрение к жизни со всепоглощающим стремлением к воинской славе. Наличествовала у Мисимы и (западного происхождения) воля к смерти, берущая начало в сочинениях древнегреческих философов и несколько односторонне разоблаченная Зигмундом Фрейдом как имманентная человеку слабость. Мисима пережил свой «античный период»: поездка в Грецию, упоение тамошней красотой, достаточно скоро переросшее, впрочем, в осознание ее бренности. Но если красота обречена на смерть, значит, во имя высшей справедливости смерть следует поторопить – такова причудливая мысль Мисимы, ставшая для него основой и творческой, и жизненной философии. И эта же мысль господствует в мифологическом по своей сути (хотя и написанном на фактической основе) романе «Золотой храм» (1956). «В 1950 году послушник буддийской обители в приступе безумия сжег храм Кинкакудзи – самый знаменитый из архитектурных памятников древней японской столицы Киото» (цитирую по предисловию). В романе писатель заставляет своего героя по имени Мидзогути повторить это злодеяние, руководствуясь глубокими философскими убеждениями, сделав сознательный выбор между силами Добра и Зла (в романе они персонифицированы; правда, неясно, кто из двоих, борющихся за душу Мидзогути, олицетворяет Добро, а кто – Зло). Прекрасное – наивысшим проявлением которого выступает Храм – должно быть осквернено и уничтожено, чтобы Жизнь предстала в своей истинной и ужасной наготе…