О западной литературе

Сборник Ванделоо озаглавлен «Стена» – по названию одного из рассказов. Выбор заглавия достаточно верен и символичен. Но если рассматривать рецензируемые однотомники как своего рода дилогию (а к тому есть серьезные основания), то слово «Опасность», вынесенное в заголовок другого произведения Ванделоо, представляется более точным.

В повести «Опасность», написанной еще в 1960 году, речь идет о мучительной смерти трех людей, заболевших лучевой болезнью в результате аварии на атомном реакторе. Писатель прибегает при этом к гиперболическому допущению (самый факт которого заметим на будущее: нам еще не раз доведется с подобными допущениями столкнуться) – больные лучевой болезнью могут заразить ею окружающих. Наиболее тяжело пострадавший случайно узнает о том, что все трое обречены, и сообщает об этом двум другим. Он умирает, а оставшиеся пока в живых решаются на отчаянное бегство из больницы, за ними снаряжают погоню: ведь они заразны, причем профессор из клиники, отдающий соответствующие распоряжения, чувствует себя царем Диомедом, скармливающим коням человеческое мясо (эпизод из мифов о Геракле). Беглецы, разумеется, вскоре гибнут, на чем повесть и заканчивается.

Стоило ли ее – такую – писать? И если да, то не точнее ли было бы ее назвать не «Опасностью», а, скажем, «Агонией»? Оказывается, нет; более того – лишь с осмыслением названия повесть раскрывается во всей глубине и становится понятна причина ее написания. «Опасность» трактуется здесь трояко – это опасность ядерного поражения, опасность заражения (которую представляют собой беглецы) и, наконец, опасность пренебрежения судьбами и интересами других людей, и эта опасность, пожалуй, главная.

Прежде чем решиться на побег из больницы, вдохновленные шекспировской фразой о том, что отчаянная болезнь требует для своего лечения отчаянных средств, пациенты-смертники Дюпон и Бентинг не раз и не два взвешивают возможные последствия своего поступка: ведь их попытка к спасению представляет опасность для жизни окружающих. Бентинг колеблется, Дюпон уговаривает его, и тезис последнего «по мне, пусть хоть все подохнут, все до единого» в конце концов берет верх над доводами морали. Опасность такого выбора, символически выделенная тем, что речь идет о смертниках, воистину страшнее всего. О ней-то и пишут оба фламандских мастера, прослеживая ее истоки и в глубине психики, и в глубинах Истории. Впрочем, история тут недолгая – оба писателя находят корни равнодушия и жестокости в войне и в нацизме.

В рецензируемых книгах напечатаны две повести, словно нарочно созданные для сопоставительного разбора. В обеих речь идет о войне, в обеих война увидена глазами подростка, причем подростка сельского, в обеих сюжет построен на истории солдата вермахта, отринувшего нацизм, в обеих такой солдат гибнет. Это повести Ванделоо «Враг» и Лампо «Принц Магонский». Сюжетное, да и идейное, сходство – при полном несовпадении творческих манер – громогласно заявлено уже в самих названиях повестей. Реализм критический и, еще раз забегая вперед, реализм магический.

Пятнадцатилетний подросток, герой и рассказчик повести Ванделоо, живет вместе со своими земляками и сородичами на «ничейной земле» – в местности, постоянно переходящей из рук в руки (дело происходит уже после высадки союзников в Нормандии, в последние месяцы войны). Американцы теснят немцев, немцы – американцев, а фламандские крестьяне отсиживаются в заблаговременно выстроенном бомбоубежище и ворчат при этом, жалуясь на известные неудобства. Американцы дружелюбнее: они угощают фламандского паренька шоколадом, досадуя при этом, что его двенадцатилетняя сестра для них еще чересчур зелена; немцы деловитее и угрюмее, но ведь и дела у них идут хуже – вот пока и вся разница. Слово «враг» остается понятием несколько абстрактным. Но вот во время очередного немецкого отступления в убежище, где терпеливо ждут промежуточной развязки местные жители, пытается спрятаться дезертир. Немцы смертельно ранят его, а крестьяне не умеют помочь «врагу» и не смеют его похоронить. Немецкие солдаты – уже другой отряд – возвращаются и, обнаружив труп земляка, приписывают его убийство крестьянам, а вслед за этим методично уничтожают всех деревенских мужчин, в том числе и отца рассказчика. Слово «враг» наполняется конкретным трагическим смыслом.

Гибнет, правда, уже в нацистском застенке, и отец рассказчика в повести Лампо «Принц Магонский». И дело тоже происходит в последние дни войны, и фон прописан с той же бытовой достоверностью. Только дружит Алекс (так зовут героя повести) не с американцами, как герой Ванделоо, а с хромым немецким солдатом, которого, несмотря на его увечье, не отправляют в запас, а, напротив, все время грозят послать на передовую. И солдат этот – человек незаурядный.