О западной литературе

Конечно, нечто подобное было еще свежо в общеевропейской памяти: я имею в виду эмиграцию из, как ее тогда презрительно именовали, Совдепии; но повальное бегство после Гражданской войны в России было хотя бы понятно – происходящее же в Митропе (так традиционно называли Центральную Европу, и то же название носили международная железнодорожная компания и ее фирменный поезд, ничуть не уступающий по известности знаменитому «Восточному экспрессу») поначалу не поддавалось сколько-нибудь разумному объяснению, напоминая разве что первые симптомы того загадочного явления времен Темного Средневековья, которое впоследствии стало принято называть великим переселением народов.

Основной поток беженцев (хотя реальная картина была сложнее) приходился на западное направление. Многие оседали во Франции и в государствах Бенилюкса, остальные стремились в Америку (прежде всего в США); самой же вожделенной, но и самой труднодостижимой целью была сравнительно благополучная тогда Англия – не островок безопасности, но Остров Свободы и Процветания, сердце Британской империи и (на всякий пожарный случай, который представился, однако же, очень скоро) «непотопляемый авианосец».

Беда заключалась в том, что пускали в Англию далеко не всех. И даже тех, кого впустили, могли после дополнительной проверки быстренько интернировать, а затем и выслать на материк. Такой опасности страшатся (правда, уже в годы войны) персонажи гриновского романа «Ведомство страха». И о ней же написано пронзительное стихотворение Уистена Хью Одена «Блюз для беженцев»:

Было отечество, а ничего не осталось.
В атлас взгляни – поищи, где там было и как называлось.
Мы не вернемся туда, дорогая, нельзя нам вернуться туда.
…
Консул глядел на нас как на восставших из гроба:
«Без паспортов вы мертвы, для отчизны вы умерли оба!»
А мы живем, дорогая, мы все еще как-то живем.

Я обратился в комиссию и услыхал, сидя в кресле:

«Если бы вы через год, а сейчас понапрасну не лезли»…
Ну, а сейчас, дорогая, где жить нам, на что жить сейчас?

Был я на митинге, где говорили: нельзя им

К нашим тянуться – и так-то плохим – урожаям.
Это о нас говорили они, дорогая, они говорили о нас.

Гром прокатился по небу старинным проклятьем.

Гитлер восстал над Европой и крикнул: «Пора помирать им!»
«Им», дорогая, в устах его значило – нам, это значило – нам.

Бежали, однако же, в те годы (да и раньше) не только в Англию, но и с этого благословенного острова. Бежали прежде всего те, кому ничего на родине, кроме тюремного срока (а то и виселицы), не светило. Именно о таком побеге мечтает в последние минуты перед гибелью юный преступник из гриновского романа «Брайтонский леденец». Именно о таких беглецах написал в стихотворении «Изгои» Редьярд Киплинг:

Нет, нас не провожали,
не плакали вослед.
Мы скрылись, мы бежали,
мы заметали след
от наших преступлений,
а проще – наших бед.
За нами каталажка,
пред нами – целый свет!

Ограбленные вдовы

и сироты купцов
за нами бестолково
по свету шлют гонцов.
Мы рыщем в океане,
они – на берегу.
И это христиане,
простившие врагу!

Но вдосталь, слава богу,

на свете славных мест,
куда забыл дорогу
наш ордер на арест.
Но есть архипелаги,
где люди нарасхват,
а мертвые бумаги
туда не допылят.
…
А ночью незаконно мы
в Англии своей —
с князьями Альбиона
знакомим дочерей,
и приглашают лорды
на танец наших жен,
мы сами смотрим гордо,
покуда… смотрим сон!

О боже! Хоть понюшку

нам Англии отсыпь —
ту грязную речушку,
ту лондонскую хлипь,
задворки, закоулки
и клочья тощих нив…
А как там Лорд-Уорден?
А как там наш Пролив?