Кругом! Шагом марш! — не на шутку разбушевался Цибиков я. Когда, чеканя шаг, блюстители порядка, удалились, Цибиков расхохотался, а Павлов признался, что натерпелся такого страха, что ему, не мешало бы, срочно пробежаться до туалета. Цибиков с пониманием кивнул головой. Проходя мимо служебного помещения ресторана, Павлов через полуоткрытую дверь услышал звонкую пощечину и громкий негодующий голос: «Сцука! Подставить нас решила!? Говори, где залёг Салавар! Не скажешь, в СИЗО сгною!» Вернувшись к столику, Павлов застал Цибикова «принимающим тысячу извинений» от следователя районной прокуратуры тов. Кривошеина.
Оказывается, тому было поручено расследование обстоятельств смерти в результате жестоких побоев ранее судимого за изнасилование и сводничество гражданина Серебренникова. А также причинения тяжких увечий трем его корешам и еще двум гражданам, личность которых устанавливается. По словам одного из потерпевших, все это — дело рук вора в законе Салавара, которого он, якобы, опознал по голосу. «Вы нас поймите, товарищ капитан, — говорил следователь, вытирая платком вспотевшую лысину, — у нас уже три года, как тишина, никаких разборок. И на тебе! Прямо в центре города!» Далее, тов. Кривошеин объяснил, почему все так неловко получилось. И Цибиков вынужден был признать, что новосибирская милиция и прокуратура сработали очень оперативно. На Наденьку Навротилову внутренние органы вышли сразу — через таксиста, который доставил ее до подъезда дома, в котором жила Мелисса, и довез Цибикова до Коммунального моста. Кстати, там Цибиков встретил рассвет, любуясь разливом Оби, а потом на попутной машине вернулся в гостиницу «Центральная». На первом же допросе Наденька Навротилова «раскололась» и написала чистосердечное признание в отношении фактов и событий, которые имели место быть с нею в период с 22-х до 24-х часов в баре гостиницы «Центральная». Про своего заступника Наденька могла лишь сообщить, что его зовут Георгий и, что, возможно, он проживает в той же гостинице. Ей, разумеется, было очень стыдно за то, что она выдала человека, который, рискуя своей жизнью, защитил ее честь и тому подобное. Но она успокаивала себя тем, что, может быть, все обойдется. Она сама наймет лучшего столичного адвоката и заплатит столько, сколько потребуется. Когда же Георгия посадят, то она будет посылать ему передачи, писать письма и ждать, когда он освободится.
А потом они поженятся, и она пропишет его в своей кооперативной квартире или у деда Ивана в подмосковной деревне Переделкино. И будет у них любовь, как в фильме Васи Шукшина «Калина красная», а потом Георгия убьют его единомышленники, и она будет каждое воскресение приносить на его могилку цветы. В том, что мужчина, представившийся ей Георгием, — вор-рецидивист, у нее не было никаких сомнений. Об этом она даже успела шепнуть Мелиссе, которая явилась домой на полчаса раньше, терзаясь сожалениями о том, что опять переспала не с тем, с кем надо: режиссер Авдеев оказался женатым и даже не москвичом, а откуда-то из Вятки, которая впадает в Каму. Цибиков предложил прогуляться немного на свежем воздухе, чтобы завершить беседу и затем попрощаться, возможно, надолго. Чем-то приятен был ему этот человек, совершенно не похожий на показательно фанатичных приспособленцев или тех, соглашается работать на органы из корыстных побуждений. Еще в Москве он успел ознакомиться с личным делом сексота по кличке «Геолог» и должен был признать, что все операции, проводившиеся с его участием, были успешными. Но на этот раз все было не так просто. Во-первых, был очевиден риск для его жизни и здоровья. Во-вторых, если в результате испытания он приобретет дар пророчества или ясновидения, то психушка ему, точно, гарантирована. В-третьих, если операция провалится, то всю вину за это Оленина свалит на него. Единственное, чем он мог бы помочь Павлову, так это добрым советом: не рассказывать никому, даже самым близким людям, из того, что он узнает во время своего необычного путешествия в прошлое или в будущее. Они вышли к прилегающему к гостинице скверу, засаженному хвойными и лиственными деревьями, и присели на садовую скамейку.
— Юрий Николаевич, — спросил Павлов, сгорая от любопытства, — как же вы, если не секрет, от наручников-то освободились? Я такого даже в кино не видел.
— Вообще-то я Юрий Нанзатович. Отец у меня по национальности бурят, а мать русская. И по-бурятски я разговариваю свободно, а также владею английским, французским и немецким — разоткровенничался Цибиков и даже честно ответил на его вопрос:
— Что касается наручников, так они у меня были не на руках, а в руках. Понимаете разницу?
— С трудом — сознался Павлов.
— Я внушил милиционеру, что он наручники на меня надел, хотя на самом деле он мне их просто сунул в руки, не отдавая себе в этом отчета — раскрыл Цибиков свой «фирменный» секрет.
— Потрясающе! Вы бы, наверное, могли, как Мессинг, выступать на эстраде— невольно, позавидовал Павлов.