О, женщина!

Девушка, ничего не подозревая, шла и удалялась от нас. Десять метров. Двадцать. Мой сосед по остановке буквально пожирал её глазами. Мне стало ясно, что дело не в гормонах, потому что мимо нас прошли и другие девушки. Тоже красивые. И в коротких юбках. Но он не обратил на них внимания.

Скабрёзная комедия для меня плавно сменилась мелодрамой. Присутствовать при чужом страдании – тяжкий труд, присутствовать при зарождении чьей-то влюблённости – удовольствие. Мой случайный незнакомый изменился в моих глазах, теперь он стал для меня солидным мужчиной, который не лишён, однако, способности к лирическим переживаниям.

Девушка удалилась метров на триста, и теперь манящие изгибы её тела рассмотреть было невозможно. А он всё смотрел ей вслед. Тротуар сделал поворот, и она скрылась из вида. Я полагал, что спектакль окончен. А он по-прежнему смотрел ей вслед. Только теперь он смотрел куда-то в пустоту. Точнее куда-то внутрь себя. Его глаза вдруг наполнились тоской, да такой, что мне стало как-то не по себе. Вот-вот на его щеке появится слеза. Мне показалось, что ему стало тяжелее дышать. Это было похоже на физическую боль. Лирическая мелодрама сменилась для меня драмой. Или даже трагедией. Теперь мой герой определённо вызывал у меня не желание съязвить, а живой интерес. Кто они друг для друга? Они были когда-то знакомы? Или нет? Она ему кого-то напомнила? Возможно, она нечаянно разбередила его давнюю, но так и не зажившую душевную рану. И он представился мне человеком, который умудрён жизненным опытом и перенесенными страданиями.

Ещё долго я был под впечатлением от увиденного. Я подумал, что из нас троих только девушка не узнает о произошедшем ничего. Она не узнает ничего, даже если прочитает эти строки. А жаль…

Любовь, которой не было

Будучи старшеклассником, я пытался найти универсальную формулу любви. Любовь равняется внешняя красота плюс родство душ, помноженные на своевременную встречу. Слишком просто? Пожалуй. Любовь больше похожа на уравнение с множеством неизвестных…

Я не обознался. Это действительно была Татьяна Сергеевна, мой школьный учитель. Она стояла на пешеходном тротуаре, расстегнув пальто, склонив голову и придерживаясь рукой за ствол клёна. Предчувствие беды придало мне храбрости, я подошёл к ней и спросил: «Татьяна Сергеевна, Вам плохо?». Она медленно, с неохотой, повернулась на звук моего голоса. «Олег? Здравствуй! Ничего. Всё в порядке».

Красота Татьяны Сергеевны с возрастом не потускнела. Идя по улице, она всегда стыдливо опускала глаза, как будто хотела сказать: «Да, меня природа одарила щедро, я знаю, и прошу меня за это простить!». Единственная женщина, на моей памяти, носившая тогда шляпку с вуалью. В ХХ-м веке вдруг что-то из далёкого и туманного ХIХ-го. Татьяна Сергеевна была аристократична не только внешне. Стоя рядом с ней, слушая её, хотелось вытянуть руки по швам, щёлкнуть пятками, будто шпорами, и застыть в подобострастном молчании. Или вызвать на дуэль какого-нибудь наглеца, посягнувшего на её достоинство.

Странно. От физической боли, которую Татьяна Сергеевна испытывала в ту минуту, её глаза стали ещё прекраснее. «Вас проводить?». «Да! Если можешь. Я живу недалеко, в соседнем доме». Она взяла меня под руку.

Пока мы шли, она посмеивалась над своей походкой и рассказывала о том, как когда-то давно перетрудила правую ногу, занимаясь в балетной студии. «Дальше я сама. Спасибо, Олег!». Я открыл дверь подъезда и придержал её, чтобы не захлопнулась раньше времени. Прощаясь, Татьяна Сергеевна увидела в моих глазах нечто такое, что заставило её изумиться и на несколько секунд забыть о боли…

К аудитории, где Н. В. проводила занятия по русскому языку и литературе, было паломничество. Во время переменок там можно было увидеть учеников и учениц разных классов, разного возраста. На Н. В. приходили поглазеть, от нечего делать, как на бесплатный концерт. Приоткрывали дверь, заглядывали в щелку, и убегали, хихикая и неестественно тараща глаза.

Н. В. была беременна. От старшеклассника. От своего ученика. И об этом знала вся школа. Что и говорить, ЧП районного масштаба. В глазах общественного мнения, учительница Н. В., разумеется, была «аморальная» и «безнравственная». «Нагуляла» и теперь «принесёт родителям в подоле». Совратила несмышлёныша. Сбила беднягу с пути истинного. И прочее, и прочее.

Каково это – слушать на педсоветах многочасовые проповеди своих коллег о «здоровой ячейке общества»? Каково это – носить в себе ребёнка, будучи погружённой в море осуждения? Накал тех страстей приводил меня в ужас, и я помню его даже сейчас…

Эти две учительские истории тогда сплелись в юношеском сознании в причудливую фантасмагорию мыслей и чувств. Я оказался неспособным руководствоваться мудростью, или хотя бы здоровым эгоизмом, который меня часто выручал. Мне было проще затянуть на шее своей любви петлю. И заставить любовь к Татьяне Сергеевне умолкнуть навсегда. А потом сказать себе: не было никакой любви, потому что и быть не могло! И принять свой самообман, как непреложную истину.