О женщинах и соли

Мы доедаем сэндвичи, пока он ведет машину. Мы сидим молча, все трое, и смотрим, как мимо проносятся деревни и села. И когда мы въезжаем в небольшой поселок в считаных милях от Карденаса, Эль-Алеман объявляет, что хочет купить спиртное, «пока не пошли дорогие места для туристов».

Наша троица — настоящее событие в этом городишке, где проживает человек, может, двести. Мы идем по разбитым тротуарам, и целые семьи бросаются к окнам своих домов, чтобы взглянуть на нас. В кафешке на углу пустые полки. Это вам не Гавана с изобилием продуктов и импортных товаров. Люди здесь смотрят на нас с осторожностью, и я вижу, как они задаются вопросом, что мы можем им предложить. На их месте я была бы такой же.

— Pinga, qué mierda![68] — восклицает мужчина в грязной майке, сидящий на табурете за стойкой под открытым небом. Он склонился над маленьким телевизором с антенной, транслирующим черно-белый бейсбол, и стучит по его корпусу.

— Не видел таких уже несколько десятилетий! — говорит Эль-Алеман, поворачиваясь ко мне с восторгом. Я вежливо улыбаюсь.

На грунтовой дороге, пересекающей главную улицу города, компания девчонок перестает прыгать через скакалку, чтобы поглазеть на нас.

— Он «юма»? — спрашивает меня одна из них. Распознала во мне кубинку с первого взгляда. Она мелкая, но грозная, с низким голосом.

— Помолчи, Адалиса, — осаживает ее девочка постарше. В одной руке она держит длинный телефонный шнур, который они использовали вместо скакалки, а другую упирает в бок, вставая в позу.

— Где у вас ближайший магазин? — спрашиваю я девочку, которую зовут Адалиса.

— А что вам нужно? — отзывается она, разглядывая Джанетт с ног до головы. Мимо проносится мужчина на велосипеде и обрызгивает мою ногу грязью.

— Ром.

Она указывает в конец квартала.

— За доллар я вас провожу, — говорит ее подруга.

Это мы игнорируем и идем вперед. Джанетт оглядывается на детей с такой грустной улыбкой, что я смущенно отвожу взгляд.

Магазин — это деревянный киоск, такой маленький, что внутри поместится не больше двух человек, прижавшихся друг к другу. Наименования товаров и цены от руки написаны на стене киоска. На другой стене — железная решетка, из-за которой за нами настороженно наблюдает продавец.

— Скажи ему, что мне нужно три бутылки лучшего рома, который у него есть. «Гавана Клаб», — говорит мне Эль-Алеман. — И пусть не думает там себе. Скажи ему, что мне отсюда прекрасно видно цены.

Так в лоб я не говорю. Но я прошу у продавца три бутылки «Siete Ańos». Он улыбается.

— «Юма» знает толк в роме.

— Немец, — поправляю я.

— Один хрен.

Когда мы возвращаемся к машине, она не заводится. Эль-Алеман многократно проворачивает ключ зажигания, но двигатель только кряхтит.

— Да вы что, издеваетесь? — кричит он. — Что, вашу мать, эти уроды сделали с машиной?

— О ком ты? — говорю я, опуская окно.

— Очевидно же, что кто-то из горожан что-то сделал с моей машиной.

— Зачем им это понадобилось? — не понимает Джанетт.

Эль-Алеман снова проворачивает ключ, машина только трясется.

— Никто ничего не делал с твоей машиной, — говорю я.

— Неужели не понятно? Они хотят нас ограбить.

— О мой бог. — Джанетт прикрывает рот рукой. — Мне это даже в голову не пришло.

— Какая чушь. Вы в курсе, как быстро полиция реагирует на обращения туристов?

— Майделис, я думаю, он прав. — Джанетт наклоняется с заднего сиденья и кладет руку мне на плечо. — Но это сейчас неважно, делать-то что?

Я выхожу из машины и захлопываю дверцу. Я слышу голос Джанетт, когда шагаю по грязи в своих chancletas[69] к кафешке. Это продолговатое возвышение, выкрашенное шелушащейся синей краской и обросшее клочками травы. Я слышу, как Джанетт спрашивает:

— Куда это она?

Четверо мужчин, смотревших бейсбольный матч, собираются вокруг, чтобы выслушать мою историю. Я — гвоздь программы на сегодняшний день.

— Cońo, — подытоживает смуглый тучный мужчина в резиновых сапогах. — Надо бы узнать, дома ли сеньора Лилия. У нее есть телефон. Она живет в десяти минутах отсюда. — Он встает со стула.

— Постойте, — говорю я. — Мне нужно взять с собой немца. Пусть он разговаривает со службой проката.

— Почему, красавица? Ты сама и поговори с ними по-испански.

— Нет-нет, он знает английский, — объясняю я. — И в службе проката говорят по-английски.

Уходя, я чувствую, как мужчины смотрят мне вслед. Некоторые города, такие как этот, кажутся неподвижными, как будто время здесь функционирует по-другому, капает через капельницу. Я стучу в окно со стороны водителя, потому что Эль-Алеман заперся в машине. Они с Джанетт изнемогают от жары, их лица влажно блестят. Эль-Алеман чуть приспускает стекло.

— В городе есть один телефон, — говорю я. — В десяти минутах отсюда, в доме местной жительницы. Кто-нибудь из горожан может отвести нас к ней.

— С ума сошла, женщина? — кричит Эль-Алеман.

Глаза Джанетт округляются. Я вижу, как она оживляется. Ее браслеты звенят, когда она скрещивает руки на груди.