О женщинах и соли

Я удивлена, хотя с чего я, собственно, взяла, что бабушка не будет всего этого знать? Снова, уже в который раз за эту поездку, меня застает врасплох откровение, которое не вяжется с моими представлениями о Кубе и кубинцах. Они могут интересоваться раритетными изданиями! А почему нет? Я думала, что подобные эстетические удовольствия не найдут отклика у кубинцев, которые наверняка заняты более насущными делами, мечтают о более приземленных приобретениях и не заметят антикварную драгоценность, всунутую на заросшую пылью книжную полку. Теперь это кажется мне очередным проявлением моей наивности. Я чувствую себя бестолковой туристкой, познающей мир, который кажется мне родным на уровне чувств, но явно таковым не является.

— Это очень важная книга. Она была в нашей семье целую вечность. Она досталась мне от моей прабабушки. Знаешь ли ты, что я много лет прятала ее в стене? Вот насколько эта книга важная. А он украл ее.

И снова я не понимаю. Майделис сказала, что бабушка нашла книгу в стене. Она не сказала, что сама бабушка ее там и спрятала. Неужели выходит, что бабушка тоже когда-то была богатой и хотела уехать? Но это противоречит ее взглядам. Какая-то бессмыслица.

— Почему ты решила, что это он украл, abuela? — говорю я, отодвигая от себя тупой нож и кладя сапоту на стол.

— Ну, а кто еще? — вопрошает она. — Вчера я отлучилась в ванную комнату, и никто не наблюдал за ним в этот момент. Этот negro поумнее, чем можно подумать, глядя на него.

Входит Майделис, неся в пакете хлеб, за которым бабушка послала ее к соседке, работающей в пекарне. Она видит наши лица и ставит пакет на пол. Пот сквозь майку проявляет контуры ее позвоночника. Она спрашивает, что происходит, и бабушка повторяет свое обвинение. Майделис переводит взгляд на меня, и я смотрю на фрукты на столе. Мое сердце бешено стучит. Мне холодно, несмотря на то, что вокруг меня горячий, неподвижный воздух.

— Я заявлю на него, — говорит бабушка. — Я заявлю на него Комитету. Я заявлю на него туда, где он работает. Я обращусь даже в полицию.

— Погоди, погоди, — говорит Майделис. — Дай мне сначала с ним поговорить.

— Ты в своем уме? — Бабушка кладет руку на стол, чтобы не упасть. Она тяжело дышит.

— Садись, — говорю я, а сама встаю и подвожу бабушку к моему стулу. Я все еще не осмеливаюсь взглянуть на Майделис.

— Я… думаю, что смогу его образумить, abuela. Я пойду не одна, — добавляет Майделис. — Джанетт пойдет со мной. Давай сначала так.

— Таким людям нельзя доверять, — говорит моя бабушка, кладя руку на нож, который я отложила. — Если они не сделают это на входе, они сделают это на выходе.

Я так часто слышала это расистское кубинское выражение от своей матери.

Бабушка поворачивается ко мне лицом.

— Видишь, куда катится Куба?

* * *

Я решаю избегать Майделис до тех пор, пока мы не отправимся к дому Йосмани. Я думаю, действительно ли она собралась идти туда или хочет вызвать меня на разговор? Я долгие часы отсиживаюсь у себя в комнате и делаю вид, что сплю. Я на цыпочках подхожу к двери и прислушиваюсь к обрывкам разговоров, но не слышу ничего ни о книге, ни о соседе. Когда я выхожу из комнаты, в коридоре никого нет.

Поэтому я достаю «Отверженных» из сумки и возвращаю их на полку, на прежнее место, где две книги теперь заваливаются в пустоту. Я подумываю о том, чтобы сказать, что просто одолжила книгу, потому что хотела почитать ее, но для этого уже слишком поздно. К тому же бабушка и Майделис знают, что я еле читаю по-испански.

Я мою руки, как будто могу оттереть грызущее меня изнутри уродливое чувство. Я тру и тру, пока руки не начинают болеть, а я не вспоминаю, что воду в campo завозят через день, а у бабушки нет цистерны для хранения дополнительных галлонов, как дома у Майделис в Гаване.

Когда я выхожу из ванной, Майделис стоит в коридоре и смотрит на меня. Волосы липнут к ее мокрому лбу. На ней малюсенькие шорты и шлепанцы. Одна рука лежит у нее на бедре ладонью внутрь, в этой очень кубинской позе, которая выдает ее настоящие эмоции.

— Кажется, abuela не слишком внимательно осмотрела полки, — говорит она, не сводя с меня глаз.

— Что ты имеешь в виду? — Я слышу, как начинает дрожать мой собственный голос.

— Книга на месте.

— О. — Я поворачиваюсь к ней спиной, уже направляясь в свою комнату. — Это хорошая новость. Можно не искать Йосмани.

— Да, — соглашается она. — Хорошая новость для Йосмани.

Я чуть не добавляю «и бабушки», но слова не выходят наружу.

Я слышу, как на кухне она, abuela Долорес, напевает что-то себе под нос. Она готовит мое любимое fricasé de pollo[80]. Завтра мы с Майделис возвращаемся в Гавану. Еще несколько дней там, и я вылетаю обратно в Майами. И в этот момент, без всякой на то причины, я вспоминаю фотографию, которая не так давно мелькала в некоторых газетах Майами: Фиделито, сын Фиделя Кастро, улыбаясь во все тридцать два зуба, с бородой, как у его отца, стоит в обнимку с Пэрис Хилтон и Наоми Кэмпбелл на каком-то роскошном мероприятии в Гаване.