О Жизни Преизбыточествующей

Но уже независимо от конца, ужасно само умирание при жизни, в самой жизни, в самом процессе жизни. Терять, терять; ускользает все, постепенно и безвозвратно. «C’est une chose horrible de sentir s’ecouler tout ce qu’on possede». — «Ужасно чувствовать, как утекает все, чем мы владеем». Или другой образ: под нами все колеблется, все неустойчиво, все зыбко. Мы хотим на этом основании построить башню, подымающуюся до небес, но земля разверзается под нами до основания. Или мы плывем по необъятному морю, гонимые ветром, и негде нам пристать, хотели бы остановиться и — не можем! «Nous voguons sur un milieu vaste, toujours incertains et flottants, pousses d’un bout vers l’autre. Quelque terme ou nous pensions nous attacher et nous affermir, il branle et nous quitte; et si nous le suivons, il echappe a nos prises, nous glisse et fuit d’une fuite eternelle. Rien ne s’arrete pour nous … Nous brulons de desir de trouver une assiette ferme, et une derniere base constante pour у edifier une tour qui s’eleve a Tinfini; mais tout notre fondement craque, et la terre s’ouvre jusqu’aux abimes». [396]

— «Все наше основание колеблется, и земля раскрывается до бездны».

Человечество несчастно и жалко, особенно еще и потому, что оно старается закрыть глаза на истинный смысл своего положения. Свое жалкое существование оно прикрывает и скрывает от собственных глаз пышными одеждами условностей. Сила прикрывается правом; но само это право есть только узаконенная сила. «Ne pouvant faire qu’il soit force d’obeir a la justice, on a fait qu’il soit juste d’obeir a la force; ne pouvant fortifier la justice, on a justifie la force, afin que la justice et la force fussent ensemble, et que la paix fut, qui est le souverain bien» [397]. Само право это подчинено условностям. «Я могу вас убить, потому что вы живете на той стороне реки; если бы вы жили на этой стороне, то это было убийство, преступление, а так это — подвиг!» Только силе принадлежит власть. Поэтому–то облекаются судьи в пышные одежды во время судотворения, чтобы своему бессилию придать видимость мощи, чтобы импонировать воображению. Это, конечно, заострено до парадокса, но влиянию воображения в государственных делах Паскаль посвящает ряд остроумных замечаний. Пышность королевского двора есть также драпировка силы (и вместе с тем и общечеловеческой бренности) под видимостью, действующей на воображение. Но право и правда, может быть, принадлежат большинству количественному? «Pourquoi suiton la pluralite? estce a cause qu’ils ont plus de raison? non, mais plus de force». — «Почему следуют большинству? потому ли, что оно более право? нет, потому что у него больше силы».

Но Паскаль больше останавливается на самой основной, внутреннейшей ткани нашей жизни. К ткани человеческой жизни принадлежит стремление рассеяться, развлечься, отвлечься — le divertissement. Только благодаря тому, что мы развлекаемся, можем мы забыть об основном несчастии и абсолютной текучести нашего положения. Это дает нам силу жить. Без развлечения мы были бы совершенно несчастны, а развлечение ослепляет нас, не дает нам возможности подумать о нашем несчастьи. Без развлечения начинается тоска, не скука только, а именно тоска, так можно толковать Паекалевский термин «ennui». Самая структура, самая ткань жизни обесценена. Присматриваясь к ней поближе, мы несчастны. Развлечение спасает нас от этой вторгающейся тоски, от этого подымающегося из глубины жизни сознания пустоты жизни. «Rien n’est si insupportable a l’homme que d'etre dans un plein repos, sans passions, sans affaires, sans divertissement, sans application. II sent alors son neant, son abandon, son insuffisance, sa dependance, son impuissance, son vide. Incontinent il sortira du fond de son ame Г ennui, la noirceur, la tristesse, le chagrin, le depit, le desespoir» [398].

Преимущество королей в том, что при них всегда люди, которые их постоянно развлекают. «Le roi est environne de gens qui ne pensent qu’a divertir le roi, et a empecher de penser a lui. Car il est malheureux, tout roi qu’il est, s’il у pense»  [399]. —

Каким бы королем он ни был, он несчастен, когда прекращается развлечение, ибо остается наедине с собой. Основная причина этого, как мы видим, есть «естественное несчастие нашего состояния, слабого, смертного и столь жалкого, что ничто не может нас утешить, когда мы начинаем об этом вплотную думать» — «le malheur naturel de notre condition faible et mortelle, et si miserable, que rien ne peut nous consoler, lorsque nous у pensons de pres».

Но в этом именно знании о своем несчастии — если не спасение наше, то во всяком случае черта нашего основного человеческого достоинства. Знать о своем страдании, знать о своей смерти. Мир материальный, убивающий его, не знает ничего. В этом — превосходство человека, этого «мыслящего тростника» над всем миром, его «большее благородство».