Оазис

– Здорово! – сказал Андрей. – Ты что, живешь в этой норе?

– Живу, – неохотно ответил мужчина.

– Ну и ну. Не страшно?

– Я креститься умею.

Андрей с готовностью засмеялся.

– Сам выкопал или…

– Теща.

Еще веселее захохотал, хотя тот не собирался смешить.

– Ну и как оно… на том свете?

– Чего хочешь? – надоело мужику.

Был он ровня Андрею и по росту и по возрасту, но смотрел сердито – сорокалетним мужиком.

– Можно глянуть?

Пожал плечами.

– Чего глядеть? Никогда не видел?

– Да видел… Один живешь или…

– А ты кто такой?

– Человек.

– Человек… Иди, погляди…

Вход в землянку был пологий и просторный. А когда открылась дверь, вообще удивился Андрей. Стоял стол посредине с яркой керосиновой лампой, в углу жарко и сухо полыхала грубка с лежаночкой, на широком топчане сидела женщина с девочкой и шитьем в руках, стены и полы были закрыты шалевкой, даже вышивка висела на одной из стен.

– Ого! – сказал Андрей. – Я думал – нора, а тут… станция метро! Танцы устраивать можно.

Удивление Андрея было искренним, и мужчина подобрел.

– Прошлый год перезимовал не хуже других, – сказал. – Хотел летом рубить дом, а потом решил подождать еще год. Заработаю – поставлю пятистенку.

Он вроде бы оправдывался: немногие все же жили в землянках. Но Андрея интересовала как раз землянка, а не его будущий дом.

– Не сыро?

– Не-е. Место высокое. Даже весной воды не было.

– Может, и мне, что ли, закопаться?

– Тоже жить негде?

– Ну.

– Поздно спохватился. С неба льет. Разве где на пожарище погреб приспособить?.. – И вдруг улыбнулся: – Знаю один. Ставь бутылку, покажу…

Погребок в самом деле оказался славный: небольшой, с выложенными кирпичом стенами, цементированным потолком и ровным земляным полом.

– Сам хотел здесь остановиться, – сказал новый знакомый, – да тесновато. Баба много места занимает.

Расспросили соседей, узнали, что от хозяев сгоревшего дома ни слуху ни духу. Если и живы, вряд ли вернутся на зиму глядя, а заявятся – всегда пожалуйста. Андрей вовсе не собирался зимовать здесь.

Первым делом раздобыл железную бочку, смастерил из нее печь. Раздобыл досок-горбылей – настелил полы. Из горбылей же сбил широкий топчан. Древесной стружкой набил матрас и подушки – на сене или соломке спать мягче, да заедят вши. Купил еще пару одеял – завесил топчан со стороны стены.

Адам подарил на новоселье стул, Максим – стол, а Рубидон – подвесную лампу-десятилинейку с фигурным резервуаром для керосина из толстого стекла, такую красавицу – хоть в горсовете ставь. Рубидониха принесла парочку горшков и алюминиевых мисок.

Когда все было готово для житья – даже кривого зайца вырезал из доски, – привел Тишка. Малец вошел, оглянулся, довольно равнодушно кивнул. Зато когда увидел того зайца… Малый есть малый. А когда задымился на столе горшок с супом, тут и говорить нечего. Понравилось.

Приходила в голову праздная мысль, что при необходимости могут в самом деле перезимовать здесь. Но это так, на всякий случай, как доброе слово жилищу. Зимовать они не собирались. Да и птицы не все улетели, например, дрозд-рябинник еще клевал богатый урожай.

Как мало их – серых, каурых, гнедых – осталось после войны. Женщины в упряжке плуга – много раз описанная картина тех лет.

Но – остались. Живо вытаскивали с горки на горку перегруженные возы с сеном, с лесом, бодро таскали плуги по слежавшейся за четыре года земле, подремывая, терпеливо ждали хозяев на базарах, у магазинов, больниц – живость и бодрость обеспечивал кнут, сладкую дрему – бескормица. Ласково глядела на них городская безотцовщина в мечтах о леске для ловли рыбы. Рывок – и полхвоста нет. Лови его, сукина сына, держи!..

Кое-где встречались рослые, слоноподобные прусские тяжеловозы. Этим не доверяли, опасались. Их спокойствие казалось притворным, сила – враждебной. Да и хвосты на огромных задницах – вроде кисточек для побелки стен! Также и в хозяйстве они принесли мало пользы и много хлопот: плохо слушались незнакомой речи, им не подходила обычная по размеру упряжь, приученные к дышлу, они не хотели стоять в оглоблях, а главное – не умели ходить с плугом или бороной. То были лошади выкормленные не для мирного труда. Кажется, потомства эти неуклюжие гиганты на нашей земле не оставили: то ли выхолостили их в свое время прежние хозяева, то ли наши люди не допустили к своим жеребцам и кобылам.

Иной живности арийского происхождения что-то не помнится. Разве одичавшие овчарки в оврагах и перелесках?

Тоже и иные трофеи. Техника быстро вышла из строя, вещи и одежда выносились и забылись. Даже словечки и выражения не выдержали испытания временем и помнится разве что «шнапс», «шпик» да «Гитлер – капут»…