Оазис Джудекка

Ник хотел заметить, что он далеко не Степной Волк, однако промолчал.

Он попытался представить себе ту, которая сможет сыграть соответствующую роль. Ничего не вышло. Разве что… Дезире, но она – не женщина. К счастью.

Впрочем, она, как всегда, была права.

В последнее время Лоун чувствовал себя хищником, сидящим на вегетарианской диете. Кастрированным котом. Кстати, о бабах. У Дез была разработана своя четкая классификация. Женскую часть человечества она делила на три категории: леди, наседки и телки. При этом телок она ставила неизмеримо выше наседок – где-то рядом с леди. Порой Лоун не мог уловить разницу и подозревал, что те и другие при определенных условиях взаимозаменяемы. Но он был совершенно уверен в том, что даже условно Дез нельзя было отнести ни в одну из категорий.

С гардом ему повезло, жаловаться не на что. Дез безупречна. С нею было не стыдно появиться среди самых придирчивых снобов. Или жлобов, что, в сущности, одно и то же… Красива, сексуальна (на расстоянии), опасна и неприступна. Это сочетание его вполне устраивало. Она была лучше друга или любовницы. Иногда она заменяла ему мать. Он доверял ей больше, чем самому себе. Он заранее знал, что она сделает все как надо – независимо от того, насколько сложной оказывалась проблема.

У него еще оставались на счету кое-какие деньги. Почему бы не выкинуть напоследок сумасбродный фортель, не вляпаться в дикую историю? Совершить что-нибудь эксцентричное и скандальное. Ему осточертела относительно благопристойная жизнь, тем более что такой она была только снаружи. А на дне мятежной душонки бушевало кровавое безумие анархии. При этом Лоун был далек от мысли сыграть на публику. Он плевал на кровожадную толпу, жаждущую развлечься за счет своих героев-однодневок (впрочем, и эти герои быстро превращались в шутов). Речь шла, конечно, только о том, чтобы удивить самого себя.

А это было труднее всего. Озирая внутреннюю пустыню, Лоун тщетно пытался зацепиться хоть за какой-нибудь ориентир. В конце концов он решил предоставить все воле случая – то есть Дезире. Он вручил ей свою кредитку и пачку наличных. Она презирала деньги и всегда могла достать любую сумму. Но в данном случае деньги были просто символом равноправных отношений. Еще один приятный самообман.

Символично было и то, что Лоун сам отвез Дез в аэропорт. Кто посмеет упрекнуть его в том, что он не принимал участия в собственной судьбе?

* * *

Дез вернулась через шесть дней. Открыла дверь своим ключом, сразу же направилась к бару, налила себе коньяку, развалилась в кресле и положила на столик очень стройные и загорелые ноги (не иначе успела побывать на горнолыжном курорте).

Лоун понял, что дело в шляпе. И сам он тоже в шляпе у беспощадного фокусника. Вопрос лишь в том, когда его потянут за уши, чтобы предъявить на посмешище нездешней публике, которой только дай поиздеваться над растерявшимися кроликами.

Во время отсутствия Дез Лоун таскался по музеям, как другие таскаются по женщинам, подолгу простаивал перед самыми что ни есть реалистическими пейзажами минувших веков, а затем отправлялся вниз по реке на прогулочном катере, обозревая изнасилованную природу и сравнивая внутреннюю тлеющую свалку мусора с безмятежностью, запечатленной на полотнах старых мастеров. Те казались ему инопланетянами.

Обратный путь обычно пролегал через какой-нибудь кабак. Пока Дез не было рядом, Лоун безбоязненно совался в любую дыру и шел на любые контакты. Однажды его занесло в бар для диссидентов. Музыка была тяжелой, как похмельное утро гипертоника. Но подобные места опасны только в художественных фильмах. Лоун через силу высидел там пару часов, зевал от скуки и недостатка свежего воздуха, посасывал баночное пиво, разглядывал табуны мотоциклов через грязное окно и девок в двойной кожаной упаковке, гонявших шары на бильярде. Девки оказались так себе и выглядели соскучившимися по приличному обращению. Ничего интересного Лоун не дождался.

В конце концов он нашел небольшое приключение на свою задницу, когда пробирался через стоянку к своему «поло» и нарочно пнул байк обильно татуированного двухметрового мужика, который явно не наигрался в детстве с тарахтящими машинками. После этого Лоун послал подальше его гарда. У диссидента отвисла бульдожья челюсть. Он успел только замахнуться, но его подвели собственные габариты. Не хватило быстроты, а тут Лоун проявил отвагу, грохнув детину бутылкой по лбу.

Диссидент рухнул как подкошенный. Лоун повернулся к его приятелям по стае с недоброй ухмылкой на лице, за которую один знакомый художник называл его акулой. Не то чтобы у Лоуна так уж сильно чесались руки, а вот мозги зудели здорово. Без Дезире он ошалевал от свободы, испытывая чувство вседозволенности и ложного всемогущества, – но в то же время понимал, что все это смахивает на браваду щенка, бросающегося порезвиться всякий раз, когда хозяин отстегивает поводок.