Мы сошлись в ночь с первого на второе мая 1919 года… Мы расстались – вернее его, подталкивая, увели люди, специализировавшиеся на доставке обреченных в большой дом на гнусной площади, эти добродушные существа в полувоенной форме, которым и убийство нипочем, – в ночь с первого на второе мая 1938 года. Май – это мой месяц. Для моих современников этот год – кульминация ужаса и бреда, когда все кричат, что понимают эпоху, приветствуют казни и убийства, рады светлому будущему, ради которого заранее приносится кровавая жертва, а по ночам дрожат в холодной испарине и, превратившись в слух, ловят звуки – то ли где-то остановилась машина, то ли раздался мерный стук солдатских сапог.
А на Западе специалисты и друзья нашей страны хором утверждали, что только злые клеветники, шептуны и ретрограды могут сомневаться в истинном счастье, воцарившемся на одной шестой земного шара. Каждый, по их словам, получал у нас по заслугам, а если кого и пришлось смести, то только потому, что он хотел разрушить счастье миллионов. «Вы спросите моих современниц – каторжанок, стопятниц, пленниц, как мы жили в смертельном страхе, как растили детей для плахи, для застенка и для тюрьмы…»165 Хорошо, что у меня не осталось сына, чтобы и его угнали «по дороге, по которой угнали так много»166. Мы вовремя сообразили, где мы живем.
Две женщины, кроме меня, поняли, что такое О.М. Одна из них пошла другим путем, а потом повесилась, испытав весь ужас этой жизни167, а про другую я сейчас расскажу.