Об Екатерине Медичи

– Государь, – сказала Мари, складывая руки как будто для молитвы, – на свете есть одно королевство, где вас обожают. Ваше величество наполняет его своей славой, своей силой; и в этом королевстве «мессир» означает: мой горячо любимый повелитель. – Она разомкнула объятия и кокетливо коснулась пальчиками сердца короля. Вся ее речь была так нежно смодулирована (слово, которое употребляли тогда, говоря о музыке любви), что Карл обнял Мари, поднял ее в неистовом порыве страсти, которые по временам охватывали его, посадил ее к себе на колени и прижался к ее лбу, на который ниспадали кокетливо уложенные локоны.

Мари решила, что сейчас наступил благоприятный момент, и отважилась несколько раз его поцеловать. Карл скорее перенес, чем принял эта поцелуи, но сам на них не ответил. Потом, между двумя поцелуями, она сказала:

– Если мои люди не обманывают меня, ты всю эту ночь прошатался по Парижу, как в те времена, когда ты был младшим в семье и вел разгульную жизнь. Разве не ты ударил стражника и ограбил нескольких честных горожан? Кто эти люди, которых сейчас сторожат в моем доме и которых ты считаешь такими тяжелыми преступниками, что даже запретил кому бы то ни было их видеть? Никогда еще ни одну девушку не охраняли так неусыпно, как стерегут сейчас этих людей, – им не дают ни хлеба, ни воды. Немцы из свиты Солерна никого и близко не подпускают к той комнате, куда ты их посадил. Что это все, в шутку или всерьез?

– Да, вчера вечером, – сказал король, выходя из состояния задумчивости, – я действительно пустился бегать по крышам вместе с Таванном и братьями Гонди; мне хотелось провести эту ночь с товарищами моих былых проказ, но они уже стали не те; мы не рискнули прыгать через улицы. Два раза мы, правда, все-таки перепрыгнули через дворик с одной крыши на другую. На последнем дворе в двух шагах отсюда, когда мы перескочили на конек крыши и прижались к трубе, мы с Таванном решили, что с нас хватит. Каждый из нас, будь он один, вероятно, ни за что бы не прыгнул.

– Ручаюсь, что ты прыгал первый! – (Король улыбнулся.) – Я ведь знаю, почему ты себя не бережешь.

– О моя милая провидица!.. Съешь пес всех колдунов! Они меня всюду преследуют, – сказал король, снова становясь серьезным.

– Мое единственное колдовство – это любовь, – сказала Мари, улыбаясь. – Разве, начиная с того счастливого дня, когда ты меня полюбил, я не угадывала каждый раз твои мысли? А если ты позволишь мне сказать все, что я думаю, то знай: мысли, которые тревожат тебя сейчас, недостойны короля.

– А разве я король? – сказал Карл с горечью.

– Но ты ведь можешь стать им! А как сделал Карл VII, имя которого ты носишь? Он слушался своей возлюбленной, мессир, и он вернул себе королевство, захваченное тогда англичанами, так же как твое теперь захвачено реформатами. Последние твои действия начертали тебе путь, которым надо следовать. Уничтожь еретиков.

– Ты же не одобряла моего плана, – сказал Карл, – а теперь вдруг…

– Он уже осуществлен, – сказала Мари, – притом я держусь того же мнения, что и королева Екатерина: лучше было сделать все своими руками, чем поручать это Гизам.

– Карлу VII приходилось воевать всего-навсего с людьми, в то время как против меня ополчились идеи, – ответил король. – Человека можно убить, но слова убить нельзя. Император Карл V отказался бороться с ними; именно они довели до изнеможения его сына, дона Филиппа; все мы, короли, погибнем в этой борьбе. На кого мне опереться сейчас? Справа – стан католиков: оттуда мне угрожают Гизы; слева – кальвинисты: они никогда не простят мне убийства несчастного адмирала Колиньи, которого я называл отцом, и все августовское кровопролитие[140]. К тому же они хотят уничтожить королевскую власть. И, наконец, прямо передо мной моя мать…

– Арестуй ее, царствуй один, – прошептала Мари на ухо королю.

– Вчера еще я собирался это сделать, а сегодня я уже не хочу. Тебе-то хорошо говорить об этом.

– Между дочерью аптекаря и дочерью врача расстояние не так уж велико, – сказала Мари Туше, которая любила пошутить над своим мнимым происхождением.

Король нахмурил брови.

– Не говори таких дерзостей, Мари. Екатерина Медичи – моя мать, и тебе следовало бы трепетать…

– А чего же ты боишься?

– Того, что меня отравят! – сказал, наконец, король в ярости.

– Бедное дитя мое! – воскликнула Мари, еле сдерживая слезы. Она увидела, что огромная внутренняя сила уживается в короле со слабостью духа, и это ее растрогало. – Ах! Ты заставляешь меня ненавидеть королеву Екатерину, – сказала она, – а я считала ее такой доброй. Сейчас во всех ее добрых деяниях я вижу одно коварство. Иначе для чего бы ей быть такой ласковою со мной и вместе с тем причинять тебе столько горя? За время моей жизни в Дофине я много всего узнала о начале твоего царствования. Ты все от меня скрываешь, а ведь королева-мать – причина всех твоих бед.

– Почему? – озабоченно спросил король.