Об Екатерине Медичи

Как только дамы заметили, что весь рассказ адвоката свелся к разговору его с королевой, они начали перешептываться между собою. Я не обращал внимания на те восклицания, которые время от времени у них вырывались. Однако до слуха моего все же долетели фразы: «Можно умереть от скуки!», «Дорогая моя, когда же он, наконец, кончит!»

Когда незнакомец кончил говорить, дамы смолкли. Господин Бодар спал. И только молодой хирург, который уже опьянел, Лавуазье, Бомарше и я все это время сосредоточенно слушали. Калонн был занят своей соседкой. В наступившей тишине была какая-то особенная настороженность. Мне показалось, что свечи стали светить необычным таинственным светом. Одно и то же чувство связало нас с этим человеком. После его слов я впервые понял, какою грозною силой может стать фанатизм. И только глухой, замогильный голос второго незнакомца, соседа Бомарше, вывел нас всех из оцепенения.

– И я видел однажды сон! – воскликнул он.

В эту минуту я внимательно посмотрел на хирурга, и меня охватил неизъяснимый ужас. Землистый цвет его лица, грубые, лишенные всякого благородства черты – все это обличало в нем плебея, если вы позволите мне употребить это слово. На лице у него было несколько синеватых и черных пятен, похожих на следы грязи. В глазах его горел огонь. Напудренный парик придал его лицу еще более мрачный вид.

– Этот доктор, должно быть, отправил на тот свет немало больных, – сказал я моему соседу.

– Я бы ему и собаки своей не доверил, – отвечал тот.

– У меня к нему какая-то инстинктивная ненависть.

– А я его презираю.

– И все-таки мы к нему несправедливы, – продолжал я.

– Ах, боже мой! Послезавтра он может стать такою же знаменитостью, как и актер Воланж, – заметил сосед.

Господин де Калонн указал на хирурга жестом, который, казалось, говорил: «По-моему, это человек занятный».

– А вы что, тоже видели во сне королеву? – спросил его Бомарше.

– Нет, я видел целый народ, – произнес он с пафосом, который заставил нас улыбнуться. – Я лечил тогда больного, и на следующий день мне предстояло оперировать ему бедро.

– И вы обнаружили этот народ в бедре вашего больного? – спросил г-н Калонн.

– Да, – ответил хирург.

– Какой он забавный! – воскликнула графиня де Жанлис.

– Меня немало изумило, – сказал оратор, не обращая внимания на возгласы присутствующих и засовывая пальцы в карманы штанов, – что я нашел себе столько собеседников в этом бедре. Я умел входить к моему больному совершенно особым образом. Когда в первый раз я забрался к нему под кожу, я увидел там целый рой крохотных живых существ, которые копошились, что-то думали, о чем-то рассуждали. Одни из них жили в теле этого человека, другие в его сознании. Мысли его тоже были самостоятельными существами; они рождались на свет, росли, умирали; среди них можно было встретить больных, здоровых, веселых, грустных – словом, у каждой из них было свое, ни на что не похожее лицо. Существа эти сражались друг с другом или друг друга ласкали. Были и такие мысли, которые вырывались наружу и уходили жить в мир идей. Я понял тогда, что существуют две вселенные – видимая и невидимая, что у земли, так же как и у человека, есть тело и душа. Вся природа открылась передо мной. Я ощутил всю ее необъятность, едва только глазам моим предстали эти мириады живых существ, которые, где вперемешку, а где разделившись на отдельные виды, заполняют наш мир, являя собою повсюду одну и ту же одушевленную материю, будь то глыба мрамора или сам господь бог. Какое это восхитительное зрелище! Словом, вся вселенная была там. Когда я вонзил нож в это пораженное гангреной бедро, я уничтожил тысячи таких тварей. Вам смешно, сударыни, слышать, что и вас тоже вот так поедают живьем.

– Пожалуйста, без личностей, – сказал г-н Калонн. – Рассказывайте только о себе и о вашем больном.

– Мой больной, приведенный в ужас криками этих микроскопических существ, попросил меня прервать операцию. Но я не стал его слушать, сказав ему, что эти вредоносные твари проникли далеко вглубь и гложут его кости. Не понимая, что я хочу ему только добра, он пытался вырваться, и мой нож впился мне в бок.

– Он не умен, – сказал Лавуазье.

– Он просто хватил лишнего, – ответил Бомарше.

– А знаете, господа, ведь мой сон не лишен смысла! – воскликнул хирург.

– Ох, ох! – простонал Бодар, пробуждаясь. – Я ногу себе отсидел.

– Сударь, – шепнула ему жена, – ваши твари сдохли.

– У этого человека есть свое призвание! – воскликнул мой сосед, который в продолжение всего рассказа не сводил своего бесстрастного взгляда с хирурга.

– Мой сон, – продолжал уродливый незнакомец, – относится к сну этого господина, как действие к слову, как тело к душе.

Но тут его отяжелевший язык стал заплетаться, и он смог произнести только какие-то бессвязные слова.

На наше счастье, разговор перешел на другие предметы. Через полчаса мы уже позабыли о придворном хирурге. Когда мы встали из-за стола, разразился отчаянный ливень.

– Адвокат не так уж глуп, – сказал я, обращаясь к Бомарше.