Об этом не сообщалось…

…После обстоятельного разговора с лейтенантом госбезопасности Балакиным Николай всю ночь не сомкнул глаз. Ещё полгода назад он и в мыслях не мог предположить, что за эти немногие месяцы придется выдержать ему столько крутых жизненных поворотов. Война, разлука с Галей, две недели непрекращающихся ни на час боев, кровь, смерть товарищей, ранение, плен, лагерь, барак смертников, скитания по лесам… В другое время такого с лихвой хватило бы на всю жизнь. Но шла война. И в эту ночь он, лейтенант Николай Рахов, должен принять решение, выходящее за рамки обычных человеческих представлений. Он должен вернуться туда, за линию фронта, стать для всех окружающих подлецом, предателем, надеть на себя личину обиженного Советской властью хозяйчика и пойти к «ним» в услужение. Больше того, успех дела – это подчеркнул его собеседник – будет целиком зависеть от того, насколько правдиво сыграет он свою презренную роль. Николай вспомнил, какими ненавидящими взглядами там, в лагере, провожали обреченные на голодную смерть люди тех немногих мерзавцев, которые польстились на фашистский паек, и зябко поежился. Но тут же одернул себя: «Без истерики, Рахов. Ты уже дважды нарушил присягу: когда оказался живым в плену и когда не подавил в себе подлых мыслишек о тихом житье на азовском берегу. Возьми себя в руки, лейтенант! Ты комсомолец, и партия приказывает тебе быть там, где труднее. На тебе остановили выбор старшие товарищи, значит, этот боевой пост должен занять ты…»

Сроки подгоняли. Поэтому Николай и его наставники работали с большой энергией. За считанные дни нужно было до мелочей отработать все детали выполнения предстоящего задания, способы связи, укрепить, по возможности, слабые звенья разработанной для него легенды. Добравшись до Полтавы, Рахов должен был сразу же явиться в комендатуру железнодорожной станции, предъявить здесь свой аусвайс и попросить разрешения на проезд поездом до Мариуполя. Свою просьбу объяснять тем, что от самого Бобруйска шел пешком, в дороге заболел и дальше передвигаться пешим порядком не может.

Надежда у нас была на то, что гитлеровцы не оставят без внимания советского командира, не скрывающего своего недовольства прежними порядками, к тому же пострадавшего от Советской власти. Именно таких людей, по имеющимся у нас данным, и вербовал в первую очередь абвер в свои разведывательные школы. Если же полтавский комендант не клюнет на приманку, то Николаю надлежало ехать в Мариуполь, входить в доверие к фашистским властям и ожидать сверху указаний через связника.

Рахову дали явку и пароль к одному из помощников Харитона Карповича, проживавшему в Полтаве. Однако воспользоваться этими услугами тогда, в феврале 1942 г., ему не пришлось. Через две недели он вновь беседовал с Балакиным и Дубровиным. А произошло вот что…

Перейдя линию фронта севернее Волчанска, Рахов без особых приключений добрался до Полтавы. Но именно здесь, когда он считал, что половина дела сделана, его хваленый аусвайс не сработал. Николай попал в облаву и вместе с другими задержанными очутился в подвале гестапо. Патрули отобрали у него пропуск, а протесты по этому поводу привели лишь к тому, что его основательно избили.

На нары к Рахову тотчас подсел какой-то парень в форме советского пехотного лейтенанта и, мешая в разговоре русские и украинские слова, начал всячески поносить гитлеровцев и грозиться, что он с ними ещё посчитается. Откровенность незнакомого человека и резкость его суждений – дело-то происходило в подвале гестапо – показались Николаю подозрительными. За месяцы, проведенные в лагере для военнопленных, он неоднократно имел возможность убедиться, что истинное мужество и вера в правоту своего дела не нуждаются в саморекламе. Поэтому на все откровения соседа по камере отвечал заученно: с меня, мол, хватит, навоевался, имею ранения, был в плену, отпустили к жене, дали аусвайс, и вот незадача – аусвайс отобрали… Но у немцев порядок железный – думаю, что во всём разберутся.

Так продолжалось двое суток. И только тогда, когда словоохотливый и воинственный лейтенант утратил к нему интерес, Рахова вызвали на допрос. Николай вел себя уверенно, на все вопросы отвечал четко, убедительно, рассказал об обстоятельствах своего освобождения из плена, показал по карте свой маршрут от Бобруйска до Полтавы, дал адреса тетки и жены.

После этого его ещё три дня продержали в камере, видимо, проверяли показания, а затем вновь вызвали на допрос, но уже в другое здание. Вертя в руках его аусвайс, офицер время от времени бросал на Николая испытующие взгляды.

– И что же вы намерены делать теперь, господин Рахов?

– Хотел бы повидаться с женой, а там видно будет… На работу или ещё куда… В общем-то, тетка к себе в Бобруйск зовет – дело собирается свое открыть, а я по слесарной части, можно сказать, специалист.

– Значит, по-вашему, мы затеяли эту войну для того, чтобы обеспечить бывшему советскому лейтенанту Рахову тихую и сытую жизнь?

– Я уже своё получил: двадцать четыре года, а на мне места живого нет.

– Но мы ещё не получили от вас лично ничего.