«С одной стороны, Иосифа влекла литературная Москва, с другой — он не интересовался ни маститыми, ни эстрадными шестидесятниками, ни союзписательскими новичками, ни андеграундом. Не был читателем ни журнальной прозы, ни поэзии. Максимально официальный писатель, к которому заходил Иосиф, был Эренбург, „ребе“. Наиболее продвинутые из союзписательских литераторов любопытствовали насчет Иосифа. У тогдашнего Слуцкого была широта и желание что-нибудь тебе дать. Иосифу он понравился: „Добрый Бора, Бора, Борух“. Самойлов, который ненавидел все неэпигонские стихи, стал целоваться с Иосифом: за Иосифом стояла Анна Андреевна…»
[1881].Надо думать, что познакомил Бродского с Эренбургом именно Слуцкий — в качестве подтверждения приведем письмо, которое, несомненно, относится к самому началу знакомства:
Здесь девять стихотворений. Два или три из них Вам, вероятно, показывал Борис Абрамович.
Прошу Вас, если это не слишком трудно, сообщить мне, в какой мере возможно или невозможно сделать с ними что-либо положительное.
Эренбург в то время (имея в виду враждебное отношение к нему аппарата ЦК КПСС) уже не имел никаких реальных возможностей помогать молодым по части публикаций, и потому никакого практического сюжета здесь не возникло. Он мог только сказать о своем личном впечатлении от прочитанных стихов, но применительно к Бродскому никакими сведениями на сей счет мы не располагаем. Только — свидетельством А. Я. Сергеева, который, как мы видели, подтверждает личные встречи Бродского и Эренбурга после 1960 года, и закавыченное им и характерное слово «ребе» говорит об очевидной доброжелательности Бродского в адрес Эренбурга.
На этом поставим точку.
X. Илья Эренбург и советские диссиденты
Здесь речь пойдет о времени после свержения Н. С. Хрущева в октябре 1964 года, т. е. преимущественно о 1965 и 1966 годах, когда движение советских диссидентов (инакомыслящих) еще только зарождалось, и о его предыстории…
1. От еретика к правозащитнику
Участником диссидентского движения в СССР писатель Илья Эренбург не был. Однако даже при беглом взгляде на всю его жизнь заметно, что значительную ее часть он реально оказывался в положении инакомыслящего по отношению к общепринятым в окружавшей его среде взглядам. В самом деле, таково было его положение юного большевика (1905–1908) в царской России, в 1909 году — юного политэмигранта в группе содействия РСДРП(б) в Париже, в 1917–1918 годах — независимого публициста и поэта «Молитвы о России» в большевистской Москве, в 1920 году — поэта «Раздумий» в «белом» Крыму, в 1921–1940 годах — писателя с советским паспортом в среде русской эмиграции в Берлине и в Париже. Отметим, что его книги двадцатых годов, об авторе которых Е. И. Замятин сказал, что он «еретик настоящий»
[1883], печатались за границей; а в СССР — не все, но всегда с трудом, да и нередко с купюрами. Вообще Эренбург лично во все его наезды в СССР начиная с 1924 года воспринимался в лучшем случае как «сочувствующий парижанин» или объявлен был «правым попутчиком». Все это не помешало ему, осевшему в СССР лишь с 1940 года, стать в Отечественную войну 1941–1945 годов главным и, без преувеличения, всенародно любимым публицистом. В послевоенные сталинские годы все в СССР было сковано страхом и топор висел над каждым, да и в хрущевскую оттепель Эренбургу случалось оказываться в опале, и в аппарате ЦК КПСС число его врагов и противников до конца дней писателя не уменьшалось. Однако беспартийному Илье Эренбургу неизменно дозволялась роль активного участника созданных советскими инстанциями международных общественных организаций, что предполагало его регулярные (и столь значимые для него) зарубежные поездки.