Уже через три года все было совсем не так. В 1948 году Молотов ему в поездке во Францию отказал («несвоевременно»!). В 1949-м, в жуткую пору борьбы с «космополитами», когда Эренбургу реально угрожал арест, его в абсолютно подавленном состоянии заставили поехать на парижский конгресс «сторонников мира» и выступить там. Трудно было найти в Москве более откровенного «космополита» — любовь к Франции едва не стоила Эренбургу жизни. У него есть об этом грустные и горькие стихи… Однако Сталин формировал международное Движение сторонников мира — важную роль в нем он отводил Эренбургу. Это вынуждало писателя участвовать в не слишком привлекательных политических кампаниях (Эренбург умел объяснить себе их), но зато давало возможность довольно часто ездить на Запад, видеться с друзьями, дышать воздухом искусства. В 1949-м Эренбург провел немало времени с Элюаром и Пикассо, встречался с Арагоном и Эльзой Триоле, пообщался с Веркором, его ждали и новые знакомства, переросшие в дружбу: с Фредериком Жолио-Кюри и Ивом Фаржем, и встречи со старейшим и верным другом, художником Сержем Фотинским (с ним, приезжая в Париж, виделся всегда). Из Парижа Эренбургу пришлось еще поехать в Дижон — выступать на митинге.
Помня, что Молотов недавно отказал ему в поездке, в 1950-м он обратился лично к Сталину и получил разрешение. Но, увы, шла вовсю холодная война, и правительство Франции визу ему не дало. Когда 6 мая самолет, на котором Эренбург летел из Бельгии в Швейцарию, приземлился в Париже, французские власти запретили Эренбургу покидать пределы аэропорта. Протест, выраженный тогда Элюаром, оставался гласом вопиющего в пустыне. Эренбург впустили во Францию только с началом оттепели, в 1954 году. Он вручил Премию мира Пьеру Коту, съездил к Пикассо в Вапорис, познакомился и подружился с писателем Клодом Руа. Политическую часть той поездки составили и конфиденциальные переговоры с Мендес-Франсом, который вскоре стал премьер-министром.
Выступая осенью 1954 года в Париже, Эренбург произнес впечатляющие слова: «Советский гражданин, русский писатель, человек, переживший две мировые войны, видевший пепел Реймса и Новгорода, европеец, любящий Европу, ей преданный, я хочу сказать всем европейцам: сбережем то прекрасное, что нам досталось»
[1966], — в них были наивные ожидания перемен, естественные после пережитых черных лет. Грубость и цинизм власти, у которой всегда свои расчеты, мало чему из этих надежд позволили реализоваться. Спустя годы осознанная иллюзорность оттепели породила глубокую тоску Эренбурга. Но тогда, в оттепельные годы, население СССР верило в весомость эренбурговских слов. В Москве Эренбург избирается президентом общества «СССР — Франция», он многое делает для укрепления связей с французской культурой — выходят с его предисловиями книги Сартра, Роже Вайяна, Фаржа, Элюара, д’Астье; организуются имевшие огромный успех выставки Пикассо, показываются французские фильмы. В 1958 году Эренбург добивается издания своей книги «Французские тетради» — сборника блестящих эссе и конгениальных переводов из Вийона, Дю Белле, старых французских песен; есть там статьи и о его любимых импрессионистах, и о рисунках Пикассо, и о стихах Элюара.Поездки во Францию становятся регулярными (лишь один сбой был в конце 1956 года, когда из-за введения советских войск в Венгрию французский МИД отказал писателю в визе). Эренбург не упускает ни одного повода приехать во Францию — заседания президиума Всемирного совета мира, конференции «Круглый стол Восток — Запад», заседания общества «СССР — Франция»; бывали и печальные поводы — в 1958-м проводили в последний путь Жолио-Кюри, которого Эренбург полюбил.
Все это требовало дипломатичного такта и упорства: убеждать Кремль в необходимости мировой поддержки, сохраняя свою репутацию незаменимого общественного деятеля, и в то же время не уступать чиновникам со Старой площади в их нелепых потугах «управления» искусством. Он предпочитал иметь дело с первыми лицами (Молотов, Хрущев, Суслов): идя на уступки только им, добивался того, что мог; избегал опасности стать невыездным…