Об Илье Эренбурге (Книги. Люди. Страны)

Участвуя в работе конгресса, Эренбург не оставлял корреспондентской службы, продолжал ездить на фронт. Он не раз мог попасть под обстрел, но случилось это с ним именно в пору писательского конгресса, на второй день после удачно начавшегося наступления республиканцев у Брунете (в 26 км от Мадрида). Ему пришлось поехать в район Брунете не одному, а с делегатами конгресса Вишневским [2288]и Ставским, которых прежде он мало знал. Вот его воспоминания:

«Наступление на Брунете началось 6 июля утром. Вечером В. В. Вишневский отвел меня в сторону: „Давайте поедем в Брунете! Возьмем Ставского, он просится. Мы — старые солдаты. А я для этого и приехал…“. Я пошел к испанцам».

(Эренбургу сказали, что положение неустойчивое, Брунете в мешке, фашисты могут перерезать дорогу. — Б.Ф.)…

«Вернувшись, я сказал Вишневскому: „Ничего не выйдет — не советуют“. Он совершенно потерял голову, кричал: „А я думал, что вы смелый человек…“. Я рассердился и ответил, что лично я поеду в Брунете, мне нужно передать в газету, что там происходит; у меня есть машина; испанцы просили меня не брать с собой писателей, приехавших на конгресс, но если он настаивает, то пожалуйста: завтра в пять утра поедем. Жара в те дни стояла невыносимая» [2289].

Дальше рассказывается, как ехали до Брунете, как оба спутника сразу же опустошили его фляжку, а потом клянчили воду у бойцов, как собирали военные трофеи:

«Ставский нашел фашистский шлем, надел на голову и обязательно захотел, чтобы я сфотографировал его и Вишневского. Мы возвращались назад. Дорогу сильно обстреливали. В. П. Ставский крикнул: „Ложись! Я говорю вам как старый солдат!..“ Вишневский полз и с восторгом вскрикивал: „Ух! Ну, это совсем близко! Черти пристрелялись!..“ Когда мы вернулись в Мадрид, они стали рассказывать Фадееву, как мы замечательно съездили. А я пошел передавать отсчет в газету. За эту экскурсию мне влетело. Один из наших военных кричал: „Кто вам дал право подвергать наших писателей опасности? Безобразие!..“ Я смущенно заметил, что я тоже писатель…» [2290].

По окончании конгресса Эренбург вручил М. Кольцову письменное заявление:

«Я не был согласен с поведением советской делегации в Испании, которая, на мой взгляд, должна была, с одной стороны, воздерживаться от всего, что ставило ее в привилегированное положение по отношению к другим делегациям, с другой — показать иностранцам пример товарищеской спайки, а не делением делегатов советских по рангам… <…> Михаил Ефимович, прочитав заявление, хмыкнул: „Люди не выходят, людей выводят“» [2291].

Голос эренбурговских статей 1937 года становится более звучным, это уже не просто зарисовки фронта и тыла [2292]. С августа 1937 года Эренбург получает отпуск и уезжает на юг Франции, где напряженно (иначе не умеет) работает над повестью об Испанской войне «Что человеку надо» [2293](сам он называл ее «записями о событиях и людях» — его почерк в ней, конечно, узнаваем, но это действительно скорее страницы лирического дневника, не содержащие того, что не могло пройти через цензуру). Проведя осень в Париже, Эренбург на короткое время собрался в Москву.