Об искусстве и жизни. Разговоры между делом

ИА: Борис Асафович, а ведь вы работали и у нас в музее как в театре. Вам довелось со Святославом Рихтером и с Борисом Покровским ставить оперы Бриттена «Поворот винта» и «Альберт Херринг». Рихтер очень высоко оценил найденный вами образ. Минимальными средствами на нашей маленькой сцене в Белом зале вы сотворили эти спектакли и их оформление. А это было совсем непросто.

БМ: Там был цейтнот все время, помните, да? Ирина Александровна, вы мне позвонили и предложили прийти в музей, когда оставалась всего неделя до выпуска премьеры, и Святослав Теофилович бросился ко мне, стал рассказывать, объяснять, что надо сделать.

Был замечательно смешной эпизод во время нашей работы. Поскольку времени было мало, мы со Святославом Теофиловичем сами поехали на телевидение, которое должно было производить и финансировать работы по этому скромному оформлению. Мы заказали все оформление, и я очень быстро, на следующее утро, уже сделал привязку макетную. А потом, через три дня, когда мы вновь встретились со Святославом Теофиловичем, произошел у нас смешной диалог, который я всегда вспоминаю. Он спросил, как дела. У него было страшно напряженное лицо. «Как дела, Борис? Что там, на телевидении, как делают наши декорации?» И тут у меня произошла подмена сознания, смена одного другим, и я стал безумно улыбаться. Почему? Да от радости, что вижу Святослава Теофиловича. Он же был очарователен в своих проявлениях, даже в сомнениях и в том, как он метался между какими-то проблемами, чувствовался его талант. Я был так рад, что его вижу, и я сказал: «Очень плохо, Святослав Теофилович», улыбаясь при этом. Он пытался соотнести одно с другим и говорит: «Борис Асафович, я не понимаю. Вы говорите очень плохо и при этом улыбаетесь». Я попытался объяснить, добавив неожиданное остроумие, я сказал: «Святослав Теофилович, я, как театральный художник, так часто проваливался в своей жизни! Трудная жизнь у нас. То не получилось, то сорвалось, не пошел какой-то задник. А вы гений музыки, вы не знаете, что это значит — провал на сцене». И вдруг с неожиданной стороны раскрылся Рихтер: «Как, Борис! Я не проваливался?! Вы не знаете, что было в Тулузе. В Тулузе я так разошелся с оркестром, а сам композитор сидел в первом ряду. Это был позор. А что было в Туле!». И стал рассказывать про неудачу в Туле, как музыкально не получилось что-то там. Это нас безумно примирило. Я его всегда страстно любил, ну а после этого… Это был просто потрясающий подарок судьбы. Замечательное было время!

Если говорить в целом, мне всегда хочется подчеркнуть, что сам себя я ощущаю как станкового художника. Просто я пошел по пути работы в театре, в музеях, оформляя книги, рисуя иллюстрации. Конечно, в чем-то это способ зарабатывать деньги, только, скажем так, очень увлекательный способ. Хотя, будь моя воля, я бы занимался только картинами и вел исключительно станковую графику, потому что душа моя рвется в этом направлении — в направлении, я должен сказать, очень свободном. Я все время подчеркиваю, что мной движет чувство свободы. Желание свободы. Есть желание славы, а есть желание свободы. Я считаю, что попытки обрести эту свободу — это то, что я делаю в живописи и в графике. Я рисую свободно, делаю свободные композиции, свободно рисую портреты и абстрактные какие-то вещи и стараюсь обрести чувство не столько вседозволенности, сколько чувство свободного мастерства, чем мы восхищаемся в творчестве великих художников. И самой сложной в своей жизни я считаю попытку совместить несовместимое — работая в театре и в музее, оставаться свободным художником.

ИА: Борис Асафович, я позволю себе не во всем с вами согласиться. Я не собираюсь вас переубеждать, но я в этом просто уверена. Вот вы говорите — была б ваша воля, вы бы работали только как живописец с холстом или как график с листом бумаги, а я все-таки думаю, что все, что вы делаете, весь ваш мир, который вас окружает, трансформируется в образы пространственные, в образы на холсте и на бумаге. Вы сочетаете вещи, будь то в декорациях, будь то в музее. Через вашу любовь к вещам, окружающим вас, встают образы. Это ж не просто нарисован какой-то натюрморт с предметами, это каждый раз рассказ о жизни людей. Я считаю, что вы не были бы удовлетворены, работая только на плоскости бумаги.