Читаем ОБ ИСКУССТВЕ. ТОМ 2 (Русское советское искусство) полностью

<…> Данный класс еще верит в себя, верит в свое будущее. У него есть очень богатое внутреннее содержание, гордые и человеколюбивые идеи. Свое господство он оправдывает тем, что он избраннейший среди избранных, что он — благодетельный руководитель общества. Вот почему в классические эпохи всегда налицо идейное содержание, необходимые данные для его выражения. В большинстве случаев эти эпохи верили в свою длительность; однако застойными их назвать нельзя. Классические изображения богов вовсе не кажутся мертвыми оттого, что они даются в аспекте вечности. — наоборот, это делает их вечно живыми. Вот такое создание вечно живых форм характеризует собой кульминационные эпохи развития, несущие в себе расцвет преданности классу, родине. Конечно, беспредельно счастливыми люди, достигшие полноты власти, не бывают и тогда. Не говоря уже о том, что это вообще не дано человеку, который является не самодовлеющим существом, а частью весьма дисгармоничной вселенной, — несомненно, что наибольшее счастье может прийти к людям только в атмосфере подлинно человеческой культуры. Поэтому нетрудно даже в классические эпохи заметить проявления социально–индивидуальной горечи. Но ведь полное самодовольство означает ограниченность, а классические эпохи отнюдь не являются ограниченными.

Особенно важными, бесконечно важными являются для пас элементы жизнерадостности, человечности, извлекаемые из искусства классических эпох. <…> Пролетариат находится в состоянии борьбы, наступления, и для него нужна и высокая оценка бытия вообще; он должен предвосхитить мироощущение того времени, когда он окончательно победит. Нужно понимать, что строишь, и нужно постепенно, по мере возможности внедрять элементы высшего счастья в наш быт. Где же мы найдем учителя? Талантливые люди нашей героической и бодрой современности могут гадать о будущем и писать утопические романы, но это не всегда бывает достаточно убедительно. Чернышевскому в снах Веры Павловны удалось раскрыть очень интересную картину, но все–таки она слишком суммарна. <…> А та картина будущего, например, которую Мейерхольд дал в своем «Клопе», может всякого заставить повесить голову: требуется очень большая доза противоядия для того, чтобы побороть эту форму идейного мещанства. Присыпкин сам по себе не так вреден, как вредно все представление о будущем в этом спектакле. Если даже такой поэт, как Маяковский, который действительно является поэтом, обращенным к будущему и притом чрезвычайно талантливым, — мог претерпеть такой жестокий срыв, то и рядовому человеку, конечно, так же трудно составить себе правильное представление о будущем, как зацепиться за луч солнца. Но в прошлом были же такие нормы, такие идеалы, которые и сейчас для нас являются классическими. Говорить, например, об устарелости греческого искусства так же глупо, как отказываться ехать на пароходе потому, что он не носит на себе печати пролетарской культуры. Нам следует самым решительным образом воспользоваться тем, что нам протягивает прошлое, а с этой точки зрения и правильное использование музейных сокровищ является огромной задачей строительства.

Если понимать под словом «футуризм» такое направление, которое стремится обесценить все, что в прошлом создано человечеством, то надо признать, что футуризм является одним из злейших врагов нашей культуры и с ним следует бороться так же, как с проявлениями невежества и чванства. <…> Революционные эпохи обычно создают искусство, нам очень симпатичное, и не только потому, что стрелы его сатиры направлены против господствующего класса, но и потому, что оно стремится завоевать сочувствие всех наших классов. Поднимающийся революционный класс хочет стать представителем всей народной массы, а поскольку он 1ч этому стремится, постолько ему, в моменты его расцвета, присущи широкие демократические устремления. Для того, чтобы охватить все народные массы, этот класс привлекает к себе в качестве идеологов представителей наиболее революционной части этих масс. <…> Кроме того, для нас ценен в искусстве поднимающегося класса самый героизм борьбы, напряженность гражданских чувств, пафос наступления на противника. Подобным героизмом, напряженностью, пафосом отличается, например, музыкальное творчество Бетховена. Мы можем и должны опереться на все аналогичные моменты в изобразительном искусстве прошлых эпох, использовать их в своих целях.

С этой стороны неправильным представляется наблюдающееся у нас в художественных кругах известное пренебрежительное отношение к передвижникам.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих деятелей тайных обществ
100 великих деятелей тайных обществ

Существует мнение, что тайные общества правят миром, а история мира – это история противостояния тайных союзов и обществ. Все они существовали веками. Уже сам факт тайной их деятельности сообщал этим организациям ореол сверхъестественного и загадочного.В книге историка Бориса Соколова рассказывается о выдающихся деятелях тайных союзов и обществ мира, начиная от легендарного основателя ордена розенкрейцеров Христиана Розенкрейца и заканчивая масонами различных лож. Читателя ждет немало неожиданного, поскольку порой членами тайных обществ оказываются известные люди, принадлежность которых к той или иной организации трудно было бы представить: граф Сен-Жермен, Джеймс Андерсон, Иван Елагин, король Пруссии Фридрих Великий, Николай Новиков, русские полководцы Александр Суворов и Михаил Кутузов, Кондратий Рылеев, Джордж Вашингтон, Теодор Рузвельт, Гарри Трумэн и многие другие.

Борис Вадимович Соколов

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное