Читаем ОБ ИСКУССТВЕ. ТОМ 2 (Русское советское искусство) полностью

<…> Часто нам говорят так: государство больше шло бы навстречу изобразительному искусству, если бы было более очевидно для пролетариата, для правительства, для нашей нарождающейся общественности, что художник ее понял, почувствовал и что он действительно готов активно служить строительству новой культуры. Но не забудем, что от государства, еще бедного, только начинающего восстанавливать наше хозяйство, трудно ждать сейчас серьезной помощи и поддержки.

Конечно, художник должен быть современным. Но что это значит? Идти впереди своего века? Выражать свою эпоху?.. Как вы знаете, различные художественные школы по–разному это понимают.

До сих пор часть нашей интеллигенции считает за большое приобретение теории искусства то положение, что живопись должна–де быть «чуждой литературщине», что в этом заключается «освобождение» изобразительного искусства. Картину следует–де рассматривать как совокупность форм и красок без всякого отношения к тому куску жизни, который она отражает. Но это учение на самом деле губительно для искусства. Картина, по нашим воззрениям, должна быть как можно более жизненной, тогда она будет ценностью, которую художник бросает в жизнь, как некий идеал, как организующую силу, которая, отражая жизнь, всколыхнет ее и поведет вперед. <…> Роль искусства и художника как общественной силы, роль, к какой мы зовем их, была для буржуазии в последнее время неподходящей. Это величайший крах, который мог случиться с искусством, и тот символ веры, что каждое искусство должно на первое место ставить формальные искания и формальное мастерство, пролетариат безусловно сломит, пролетариат с этим ни в коем случае не помирится. Он может, конечно, принять формальные достижения прошлого за опору, потому что без мастерства не мыслится никакое искусство. Он смотрит, однако, на такие формальные искания, как на упражнения, которые делает художник для себя, которые необходимы лишь как школа, как строительные леса, как подготовительные ступени.

Пролетариату нужна картина — картина, понимаемая как социальный акт. Теперь все мы люди, все мы граждане, мы все мыслители, у нас всех есть громаднейшие задачи. Но мы еще не полностью разобрались в новой действительности. И вот мы должны познакомиться с тем бытом, со всем тем новым, что только начинает еще создаваться на обломках старого. Мы его еще не знаем. Пролетариат сейчас ищет таких произведений искусства, которые были бы толчком для его сознания. Ищет — но, за исключением литературы, такого искусства еще нет. Ожидаемая нами картина, как некогда яркая статья Белинского или новый роман Тургенева, должна являться громкой проповедью не в доктринерской, а в художественной форме, чтобы входить в человека не только через ум, а через всю его нервную систему. По этому пути должно идти и наше искусство, чтобы быть ценным.

Приходится все–таки признать, что, несмотря на трудные материальные условия, русское искусство не откатилось назад и представляет даже в мировом масштабе большой интерес. Наша недавняя выставка в Венеции, собранная довольно случайно и представленная далеко не лучшими вещами, свидетельствует об этом. До сих пор еще продолжается большое волнение по поводу их за границей.

Я недавно получил брошюру Палладинн, посвященную этому предмету, где дается очень тонкий и верный анализ нашего культурного строительства и где автор стремится найти вехи и пути нашего нового творчества. И очень любопытно при этом то, что многое здесь было незаметно для нас, живущих этой жизнью. Я нахожу, что мы можем с гордостью признать, что русский художник не ослабел, русский художник не отстал. Он продуктивен и стоит на значительной технической высоте. Но полной органической связи с нашей современностью — в масштабе настоящем и в том, которого ждем, — мы еще не имеем. И даже, судя по этой выставке *, которую я бегло просмотрел, мы находимся только на пути к ней.

* VII выставка АХРР.

(Примеч. сост.)

<…> АХРР поставила совершенно правильно задачу: найти такие пути для художника нашей современной действительности, чтобы искусство оказалось несущим на себе важную часть общего культурного строительства и в то же время не только не мельчало, но непрерывно развивалось бы и шло вперед в отношении мастерства. Однако такое необходимое соединение мастерства и общественных задач не всегда нам приходится видеть.

Мы очень много видим картин, в которых мастерство несомненно присутствует, но не находится ни в какой связи с общественностью. В большинстве своем — это красиво сделанный, раскрашенный кусок полотна, с любой случайной темой. Конечно, это не пустое место — это изящная вещь. Но нам этого мало.

С другой стороны, часто мы видим несомненное стремление художника сказать общественное слово. Какие недостатки при этом в большинстве случаев бросаются в глаза? Картина бывает серьезно проработана, технически чисто исполнена, удачно сконструирована; но крепости, наглядной убедительности и силы, которая должна быть в нашей общественной картине, в огромном большинстве случаев мы ищем тщетно.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих деятелей тайных обществ
100 великих деятелей тайных обществ

Существует мнение, что тайные общества правят миром, а история мира – это история противостояния тайных союзов и обществ. Все они существовали веками. Уже сам факт тайной их деятельности сообщал этим организациям ореол сверхъестественного и загадочного.В книге историка Бориса Соколова рассказывается о выдающихся деятелях тайных союзов и обществ мира, начиная от легендарного основателя ордена розенкрейцеров Христиана Розенкрейца и заканчивая масонами различных лож. Читателя ждет немало неожиданного, поскольку порой членами тайных обществ оказываются известные люди, принадлежность которых к той или иной организации трудно было бы представить: граф Сен-Жермен, Джеймс Андерсон, Иван Елагин, король Пруссии Фридрих Великий, Николай Новиков, русские полководцы Александр Суворов и Михаил Кутузов, Кондратий Рылеев, Джордж Вашингтон, Теодор Рузвельт, Гарри Трумэн и многие другие.

Борис Вадимович Соколов

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное