Читаем ОБ ИСКУССТВЕ. ТОМ 2 (Русское советское искусство) полностью

В этом смысле оригинальность в искусстве социалистического общества будет больше, чем где–либо прежде. Но эта оригинальность будет яснее, крепче, проще и мужественнее, а то, что окрестилось словом «декадентство», — то есть «прекрасно–упадочное», — будет играть все меньшую и меньшую роль. И это хорошо. Человечество идет к победе над горестями и невзгодами, которые его душили, и из очень интересного, но бледного, чахлого ребенка, не могшего выразить свою душу иначе, как в мистическом миноре, получится юноша сильный, здоровый, полный надежд на счастье.

Вот те общие мысли, которые должны быть сродни художнику даже сейчас, если он сможет забыть на минуту те жизненные трудности, что затрагивают (и, конечно, не могут не затрагивать) каждого лично, и если он, забыв о трудном быте, вдумается в ситуацию только как художник. Вот что можно, разговаривая с художником, сказать ему глубоко ободряющего, глубоко светлого относительно той полосы мировой истории, в которую мы вступаем, не скрывая от него, что прежде, чем мы вступим в социалистический рай, нам придется пройти сквозь, может быть, небольшую, но изрядно горькую прослойку чистилища.

Современное искусство не является единым. Стало быть, на новые общественные потребности разно откликнутся разные отряды, разные категории художников.

«Старое» и «новое» довольно бурно и враждебно схватились между собой в буржуазном мире. Молодое искусство очень горько жаловалось на отсутствие для него свободы развития и на своеобразную геронтократию, то есть засилие старых людей, приобретших положение в обществе и навязывающих ему свои вкусы.

В неврастенический XX век мы присутствуем при необыкновенно своеобразном явлении. С самого начала столетия художественные направления сменялись с колоссальной быстротой. Почти каждый год приводил к новой школе. Молодежь, устремившаяся к открытию «новых берегов», очень часто забрасывала то, что называется мастерством. В этом смысле несомненно правы художники старших поколений, когда говорят, что эти бурные искания новизны прежде всего сказываются на искусстве отрицательно.

В живописи доминирует эскизность. Почти никто не работает по–настоящему, почти никто не осиливает ремесленной стороны искусства, не приобретает традиционных навыков. Во все времена, когда искусство заведомо падало, теряло традиции и превращалось в варварство, художники не говорили, что мы–де рисуем и пишем теперь хуже, чем предыдущие поколения; они всегда полагали, что вносят в жизнь новые вкусы. Но потеря ремесла знаменует собой эпоху упадка.

Правы художники прежних поколений, когда они говорят: молодежь стремится прославиться, оригинальничает. Безусый молодой человек, у которого молоко на губах не обсохло, хочет быть мэтром; если он выкинет неслыханную штуку, в которой может не быть ни склада, ни лада, но есть проект наскоро придуманной теории или набор слов, который якобы является ключом к пониманию открытий, им сделанных, — он всегда найдет двух–трех молодых людей глупее себя, которые не умеют скомбинировать даже того, что он «открыл»; они–то и устремляются к тому новому молодому «мэтру», которого еще не обсели ученики, около которого легче сыграть в оригинальность. Так формируется одна из «новейших школ».

Рынок к этому явлению тоже понемногу приспособился. Тот всесильный хозяин художников, которым является в буржуазном обществе рекламист и торговец произведениями искусства, в последнее время понял и унюхал эту сторону дела, и он не только торгует теперь некоторыми известными именами и подделками старинных произведений, но любит лансировать[33] и новые имена.

В какой–нибудь мансарде живет человек, в лучшем случае несколько свихнувшийся и болезненно самолюбивый, а в худшем случае — шарлатан. И вот какая–нибудь парижская или лондонская фирма намеревается на нем сыграть, скупает его полотна, лансирует его, рекламирует. Все знатоки и коллекционеры немедленно хотят иметь эти картины у себя, им непременно нужен этот «Иванов», он котируется, его покупают, потому что это курьезно, «c'est curieux», а это очень хорошая похвала в последние десятилетия. Эта сторона дела настолько очевидна в новейшем искусстве, что никто не может отрицать загромождения новейших веяний и течений огромным количеством всякого рода шлаков.

Было бы правильно, если бы молодежи напоминали, что, прежде чем творить, прежде чем находить новые пути, недурно было бы укрепиться на ногах, недурно было бы пройти хорошую школу художественной грамоты и уже после этого мечтать о самостоятельности, о дальнейшем развитии искусства.

Но, к сожалению, эти упреки, которые художники старших поколений направляют против молодежи, очень часто должны быть откинуты, потому что ремесло точно так же упущено и старшими художниками, представляющими собой доминирующую академическую группу.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих деятелей тайных обществ
100 великих деятелей тайных обществ

Существует мнение, что тайные общества правят миром, а история мира – это история противостояния тайных союзов и обществ. Все они существовали веками. Уже сам факт тайной их деятельности сообщал этим организациям ореол сверхъестественного и загадочного.В книге историка Бориса Соколова рассказывается о выдающихся деятелях тайных союзов и обществ мира, начиная от легендарного основателя ордена розенкрейцеров Христиана Розенкрейца и заканчивая масонами различных лож. Читателя ждет немало неожиданного, поскольку порой членами тайных обществ оказываются известные люди, принадлежность которых к той или иной организации трудно было бы представить: граф Сен-Жермен, Джеймс Андерсон, Иван Елагин, король Пруссии Фридрих Великий, Николай Новиков, русские полководцы Александр Суворов и Михаил Кутузов, Кондратий Рылеев, Джордж Вашингтон, Теодор Рузвельт, Гарри Трумэн и многие другие.

Борис Вадимович Соколов

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное