ОБ ИСКУССТВЕ. ТОМ 2 (Русское советское искусство)

У Радимова, обычно несколько грешившего слишком непосредственным реализмом, в этот раз есть хорошие красочные достижения. Я еще в Казани видел его последние картины, и мне тогда, как и теперь, понравилась картина «В избе», где тряпки, лежащие у солнечнего окна, загорелись огнем и сделались парчовыми, и «Девушка» [150] тоже залитая ярким заходящим солнцем, на фоне избы, уже погруженной в сумерки. Радимов — человек усердный, пишет он много, является упорным представителем чисто ахрровских подходов и дает с выставки до выставки хорошую меру восхождения к реализму в живописи.

Превосходна небольшая картина Чепцова. Это коллективный жанровый портрет. Чепцов изобразил трибуну, с которой выступает молодой секретарь ячейки и где, слушая его со взорами, устремленными в публику, сидят несколько его товарищей [151] Вот тут достигнуто одно из условий, которые могут дать большую значительность непосредственному реализму. В самом деле, эту сцену можно было бы заснять и фотографически — скажем, увеличить и раскрасить, — и технически разница с картиной Чепцова была бы невелика, но внутренняя разница была бы неизмерима. Чепцов продумал, прочувствовал, с любовью понял своих действующих лиц и дал необычайно привлекательный, в конце концов обобщающий, типичный образ еще несколько наивного политического оратора, восхищенного своей темой, почти самозабвенно, почти целиком отдающегося своей аудитории, но немножко косолапого, вероятно, и мысли выражающего в форме шершавой, но крепкой, — человека уверенного и горящего самым высоким социальным чувством. Более или менее под стать ему и его товарищи.

Стоя перед этой картиной, невольно говоришь себе: вот те, кто более всего способствовали победе революции! И невольно проникаешься любовью к этим людям, как после прочтения книг Фурманова.

Кацман выставил большой ряд портретов. В них всегда есть внешнее сходство: Кацман очень крепкий рисовальщик, но эта крепость как–то закупоривает его рисунки, от них веет классом. Все же иной раз он зорко подсматривает особенности модели.

У Шестопалова слабоваты «Пугачевцы», но живые этнографические этюды Востока хороши.

Невольно останавливаешься у «Рабкора» Перельмана. Это— социальный портрет, один из важнейших для нас родов живописи. Художник может брать для него и определенное лицо, но в этом определенном лице, в единице, он обязан видеть и показать нам целый общественный слой. Это трудная, но благодарная задача.

У Никонова очень хорош автопортрет, неплохо задуманы и были бы интересны и остальные работы, если бы что–то еще прибавить к этой живописи: она кажется недоделанной, поверхностной.

Любопытно сделана, полна юмора и является хорошим документом социальной жизни почти всех этих художников, перед нами прошедших, небольшая картина, изображающая изготовление плакатных надписей: какая–то старая мастерская, где конец красного полотнища накинут прямо на голову мерцающего в зеленоватых сумерках Аполлона. Извиняюсь перед автором этого живописно хорошо сделанного этюда за то, что не могу припомнить его фамилию[152]

Одной из самых больших по величине, по количеству работы, в нее вложенной, является картина Карпова «Повстанцы». Карпов — очень серьезный художник, и на выставке имеется много его хорошо проработанных этюдов. Но тут–то и сказывается, что от совершенно реалистически взятых натюрмортов не так–то легко перейти к картине. Действительно, в картине Карпова есть какая–то громоздкость, какая–то неподвижность. Полотно очень добросовестное, но, несмотря на тщательность своего выполнения, очевидность наилучших намерений и несомненное наличие психологической наблюдательности у художника, — это еще не та картина, которой мы ждем.

Художник Луппов, почти рядом с Карповым, выставляет картину «Столкновение рабочих с мастерами». Она написана, по–видимому, спешно, как будто даже небрежно, халтурно. Мне говорят, что самые условия, в которых работает этот художник, не дают ему возможности работать спокойно и тщательно. И тем не менее и в выбранной Лупповым гамме красок, и в огромной живости и выразительности лиц, — несмотря даже на то, что они не написаны с натуры, а скомпонованы по памяти, — больше настоящей жизни, чем в прекрасно разработанной картине Карпова.

Возьмем картину Журавлева «Баррикады». Ночь, но на отстреливающихся и как бы рвущихся вперед баррикадных бойцов и на весь их пьедестал–баррикаду яркий пожар льет свой кровавый отблеск, в котором все краски стираются, так что во всей картине противопоставлены два тона. Это придает картине характер, эстампа. Ее легко воспроизвести в виде цветной литографии, и это будет красиво на стене любого клуба.