Обе Бездны

— Это разрыв континуума. Если упрощать, пробел в пространстве, хотя там, где пространства нет, вроде нави, он тоже будет «работать», — после кивка друга Яролан объяснил. — Единственный изъян этого материала, а точнее, его полного отсутствия — его можно преобразовать в энергию… иначе бы Норар не смог поместить его в карманное измерение.

Глаза Алгамира заблистали заинтересованными огоньками.

— О, это о-о-очень интересно, господа… Думаю, мы с вами найдём способы его наилучшего применения…

— Ваш нав-ученик не менее интересен. У нас всех троих вообще столько интересного, что за день не справимся… Так что, не откажешь в любезности нас разместить? — Яролан поднялся на лапы, а Норар ещё долго отводил морду в сторону от такой напористости навязчивого гостя. Но не страшно… Главное, пока что им тут рады.

Глава одиннадцатая Три прогулки

Ликдул после описания Мирдалом воспринимался Наратой совсем иным. Сначала она представляла, что он — как храмовая школа. Детей-сирот и детей от нерадивых родителей обучают бесплатно, но попутно больше сдабривают идеологией, чем знаниями. А «Светлейший» оказался сторонником идей Аменемхата о всеобщем равенстве, и даже более сильным, чем сам Аменемхат. Правда, равенства в результате, опять же, не вышло. Начальник всегда мог подтолкнуть народ к нужному себе решению и убить любого неугодного чужими лапами.

Потомок саров не стала шляться по деревне и находить компанию там, наоборот, направилась за её пределы, к озёрному берегу, с которого вдали был еле заметен Утгард. Присев на травянистую подушку, Нарата взглянула на город — темнеющие на фоне закатного неба рваные зубцы с клыком Дворца Сталагмитов — но мысли её относились не к родителям — она задумалась о том, как теперь уживаться в Лидуле и не попасть под влияние Мирдала. Ведь не зря его бывшие друзья с Хардола изгнали его, и с ним стоит держаться настороже…

Светлые — настоящая противоположность нашаран, если только они не обжились в Нашаре настолько, что восприняли Тёмную философию, как Зерая и в какой-то степени Мирдал. Когда идеалом Тёмного была всегда собственная воля — не важно, учитывающая интересы сородичей или идущая наперекор — Светлые считали её тяжелейшим проступком и называли «эгоизмом». Сами же во всём стремились свою волю подавить и отдать себя в услужение своим ближним — но только при том условии, что и сами смогут их эксплуатировать в ответ. Иначе, если Светлый не шёл даже на неприятное ему дело с добровольной радостью, в лучшем случае к нему применяли запрещённую в Нашаре магию изменения сознания — пранически промывали мозги, вживляя угодные инстинкты и эмоциональные реакции. Проще говоря, нашаране были похожи на уурров, территориальных в сытый год и стайных в голодный, а хардольцы — на неизменно-организованый рой травушей.

Скоро ли поймут они, что это — бесполезная и, наверное, даже вредная философия — кроме разве как тем, кто отдаёт приказы? Мирдал и вовсе сторонился подобных методов своих собратьев, но мало ли что придёт ему в голову? Тем более при обучении дочери сар-волода! «Коллективное решение проблем» тоже настораживало — учитывая, что совершенно неизвестно, какие поступки подразумеваются под этими проблемами. Взглянешь неласково — и всё собрание решит тебя изгнать. Или возьмёшь без спроса перо со стола учителя — а тебя за это весь класс разорвёт!

Нет, конечно, Нарата утрировала, но выходило так. Своеволие драконов всё же должно контролироваться, и пусть даже власть сар-волода не абсолютна, он умеет навязать свою волю. Подданные уважали Аменемхата, боялись Герусет и любили Инанну — всё это тоже методы управления, пусть и зародившиеся из-за ошибок правителей. Аменемхат прогадал в выборе друзей, Герусет — в выборе врагов, но раз мама Нараты ещё жива, значит, Инанна Нингаль всё правильно делает.

— Здравствуй! Ты прилетела к нам, почему сторонишься нас?

Думы Нараты наконец прервались её сверстницей, приземлившейся невдалеке. Раскрас у неё был вполне обычный для чешуйчатой драконицы, хотя и слегка бледноватых оттенков — зелёная чешуя, переходящая на груди и хвосте в жёлтый, да светло-лиловая грива оттенка высохших чернил. Фигура у самки была скорее округлой, чем рельефной, хотя и без особого жира, помешавшего бы взлететь. Зато глаза у неё были большие, выразительные и яркие.

— Я не сторонюсь, просто не хочу никого отрывать от занятий… — драконочка слегка расправила крыло. — Как ты меня нашла и для чего явилась?

— Это было просто — отсюда очень хорошо виден Утгард, — самочка присела рядом. — Хорошо, когда ты можешь посмотреть на место, где родилась и жила, где живут твои родные и друзья. Я вот свой дом больше никогда не увижу.

Нарата собиралась объяснить, что сюда она вышла не поэтому, а потому что пространство здесь более открытое и просторное, чем в разросшемся лесу, но последняя фраза навязавшейся собеседницы сделала это высказывание неуместным. Драконесса мыслила другими категориями.

— Кто знает… Хрон и Айн уничтожили до основания, но потом восстановили.